этого принца. Если вспомнить славные дела графа де Ла Фера, его участие в побеге Бофора в канун Фронды, совсем недавнюю Реставрацию Карла Второго — освобождение Железной Маски вполне в стиле Великого Атоса! Но верные люди, повстанцы Шаверни, готовые отдать жизнь за свободу принца, преклоняющиеся перед его отцом, Великим Атосом, где-то скитаются по злачным местам Парижа, ведя вийоновский образ жизни, маясь в бездействии, с тех пор как Рауль не поверил Шаверни и отказался возглавить повстанцев. 'Роже де Шаверни никто не знает, но добрая половина Франции знает Рауля де Бражелона. Ваше имя, виконт, привлечет к нам лиц нейтральных', — убеждал его Роже, а он отшутился: 'И огромную толпу к моему эшафоту…'

А в одиночку даже Атос не сможет спасти Железную Маску. 'Как это я забыл о Роже, — ругал себя Рауль, — Меня все время не покидало чувство, что я не сказал отцу что-то очень важное. И вот о ком напомнили терцины Ариосто! О чем я только думал на острове Сент-Маргерит! Говорил какие-то глупости Д'Артаньяну, зачем-то написал совершенно идиотское письмо Луизе! Не надо было писать его! И Д'Артаньян говорил, не надо! Но я, упрямый осел, опять поступил по-своему. Зачем было лишний раз унижаться? Вернуться бы туда снова, на Сент-Маргерит, я смотрел бы на крепость не глазами влюбленного болвана, а глазами разведчика! Но Д'Артаньяна не вернешь, не вернешь Атоса. А ведь все еще может вернуться на исходную точку! Если бы… Ох уж это 'если бы'! Если бы… меня послали с де Линьетом! Если бы… мы нагнали Д'Артаньяна! Я забрал бы у него свою записку, разорвал бы ее на мелкие клочки, как письмо де Гиша. Нет! Еще мельче! Если бы… мы нашли Шаверни, теперь, когда я воочию видел все укрепления Сент-Маргерит, мы начали бы готовить побег принца.

Почему бы и нет, черт побери! Убежал же Бофор из Венсена!

Но я никогда не позволю себе использовать этот шанс, чтобы оставить Бофора и моих друзей. Они сочтут меня дезертиром. И надо еще решить, кому хуже: одному человеку по имени Филипп под железной маской на Сент-Маргерит или сотням наших невольников в рабстве у мусульман. Господи, как бы дать знать отцу о Шаверни! Если Роже со своими друзьями будет действовать в одиночку, они погибнут. И отцу одному не справиться с гарнизоном Сент-Маргерит. А что, если… написать и передать письмо с Роланом? Это идея! Надо только обдумать текст, чтобы в случае чего никто ничего не понял, и только Атос догадался обо всем. Может быть, этот барабанщик, наивный ребенок, будет тем связующим звеном, которого недостает в нашей цепочке. Разумеется, я не могу доверить Ролану такую опасную тайну. Впрочем, что-нибудь придумаем.

Я должен придумать что-нибудь!'

А Ролан думал о своем. Он думал, что жизнь второй раз заставляет его сделать такой шаг — преодолеть страх. Так же страшно было ему в кабачке подойти и запросто обратиться к Атосу и Граммону. Но он смог! Так же страшно ему было сбросить плащ виконта и встать между Анри и Раулем. Но он заставил себя подняться. Но, если в первый раз его действия увенчались успехом, и подлый заговор генерала провалился, теперь, похоже, он попал в западню. Судя по тому, как виконт замер этаким изваянием у двери, он не изменит решения. И Вандом заколебался. Но Ролан не может просто так взять и уехать! Нет! Они от него не избавятся! Он уговорит герцога. Герцог возьмет его, герцог поверит ему! А как же иначе! Ведь нужен Бофору барабанщик! Они не найдут барабанщика лучше! Он не проспит, он будет писать свои мемуары и вовремя забарабанит, если увидит врагов! Ролан упрямо сжал губы.

А Вандома очень разозлило упоминание об английской леди. Он вспомнил английскую песню, посмотрел на задумчиво стоящего Рауля и предположил, что Девушка На Все Времена — леди из Хемптон- Корта. Только этого не хватало!

— Ненавижу англичанок, — сказал Анри, — Своих лордов мало, за наших взялись! А вы, Ролан?

— А я их и не видел, кроме невестки короля, принцессы Генриетты. Та вроде ничего, но фрейлины — полные дуры! Да я вообще женоненавистник! Виконт, разве я не прав, что вы смеетесь?

— Прав, — насмешливо сказал Рауль.

— Он прав, называя дурами женщин? — вскинулся Вандом.

— У женщин масса головного мозга меньше, чем у мужчин, научный факт, — все так же насмешливо сказал Рауль.

— А сам-то, сам, так и любезничал с тулонскими барышнями!

— С женщинами полагается быть учтивым, вот и все, — вздохнул Рауль. Анри расхохотался. Очень учтиво сегодня обращался с мадемуазель де Бофор этот рыцарь! Но он же не знает, кто я на самом деле!

Рауль очнулся от своих думок и серьезно сказал Ролану:

— Ну, вот что, мой юный друг, игра затянулась. Давайте говорить всерьез. Сейчас вы пойдете со мной к герцогу. И лучше по-хорошему. Не устраивайте представление, здесь вам не театр. Я, конечно, могу взять вас в охапку и доставить на верхнюю палубу, но лучше не надо. Идите со мной спокойненько и не трепыхайтесь. Вы, как я понял, дорожите своим достоинством, и вам будет не очень приятно, если я вас поволоку, применив силу, на потеху экипажу.

— А, сила есть, ума не надо! — огрызнулся Ролан.

— Так мы обойдемся без эксцессов? — холодно спросил Рауль.

— Можно, — спросил Ролан, — попросить время на размышление?

— Пять минут, не больше, — сказал Рауль, взглянув на часы.

— Пусть будет по-вашему, монсеньор, — вздохнул Ролан.

Рауль воздержался от комментария сверхпочтительного обращения де Линьета, но затаенную иронию уловил. А Вандом, чувствуя невольную вину перед Роланом, решил попробовать потянуть время. Он несколько раз виновато поглядывал на бывшего пажа, но Ролан, на мгновение встретившись с ним глазами, упорно отворачивался. Анри взял в руки вазу, которую так неосторожно свалил и, любуясь прекрасной работой, сказал:

— Какая прелесть! Удивительная работа!

— А, это вы о моем кувшине? — спросил Рауль, — Право, не знаю, почему моему Гримо вздумалось взять его. Конечно, прелесть, ведь это же работа самого Бенвенуто Челлини! [9]

Тут Ролан не выдержал и подошел к Вандому.

— Покажите-ка, Вандом. Неужели сам Бенвенуто Челлини? Вы нас не мистифицируете, виконт?

— Разве я похож на мистификатора? Это скорей по вашей части, сударь.

И он взглянул на часы. Прошла одна минута.

— Но тогда это страшно дорогая вещь! Ей цена не меньше миллиона!

— Ей нет цены! — сказал виконт, и у Анри сжалось сердце: теми же словами Шевалье де Сен-Дени говорил о своей шпаге.

— А какие человечки хорошенькие! — воскликнул Анри.

— Я в детстве тоже любил разглядывать человечков, — с улыбкой заметил Рауль.

— А это кто? — спросил де Линьет, — Расскажите, пожалуйста. Похоже, великий Бенвенуто изобразил какую-то легенду.

Рауль опять взглянул на часы. Время позволяло.

— Это не легенда, а одно событие из прошлого века. Вот этот человечек — король Франции Франциск Первый, а этот, со шпагой — мой предок, Ангерран де Ла Фер. Видите?

— Ух ты! Класс! — восхищенно сказал Ролан, — Я непременно напишу в своих мемуарах про это чудесное изделие! Вы, наверно, в детстве часто хвастались перед ровесниками этим своим предком Ангерраном?

— Нет, Ролан. Я вспоминал моего Ангеррана не так часто, как вы — доблестного Жоффруа де Линьетта.

Прошло три минуты.

— А я на вашем месте бы…

— Я знаю, знаю, Ролан. Просто… в силу некоторых политических интриг, в которых были замешаны мои родители, они были вынуждены скрывать мое происхождение, и я, приняв их правила игры, должен был согласиться с их версией.

— Да вы как Король Артур! — сказал Ролан.

Вместо ответа Рауль показал ему на часы. Ролан понял это так: если это лесть, со мной такие номера не проходят. Но Ролан говорил искренне.