— пропел Ролан.

— О! — сказал Анри, — Продолжайте, что ж вы замолчали?

— После как-нибудь спою. Анри, я хотел бы попасть в тропики. Но после победы. Сейчас преступление даже думать об этом.

— Что ж, продолжайте свой рассказ, — сказал Анри, — Это мечта, и всего лишь.

— Я говорил о наблюдательности.

— Да.

— И моя наблюдательность привела к следующим выводам.

— Да скажите просто 'я заметил'`, — усмехнулся Вандом, — Вам, сколько лет, если честно?

— Четырнадцать, — прошептал Ролан.

— Вот. А говорите, как какой-то старый кюре.

— Принимаю ваше замечание. Итак, я заметил, что того единства, которое было между экипажем и пассажирами 'Короны' , когда мы отмечали победу над морской стихией в кают-компании, сейчас нет. Все население нашего замка под парусами разбилось на три группы.

— А именно?

— Поясняю. Бофор и его генералы. Старые дядьки лет под сорок! Это первая партия. Они то собираются в салоне, то поднимаются на ют, где нежатся с шампанским под звуки оркестра и время от времени вызывают кого-нибудь из пиратского молодняка с лютней или гитарой. Разве нет?

— Да, вы правы. Но генералы Бофора и сам Бофор вовсе не старики! Вы их просто не знаете!

— Извините, если я не прав, но мне четырнадцать лет. А им за сорок!

— Но еще нет пятидесяти. Бофору еще не скоро будет пятьдесят! Через четыре года!

— Боже мой! Если я доживу до тридцати, буду считать, что мне очень повезло! Шале, Сен-Мар и Бутвиль не дожили до тридцатилетия. Я не заговорщик и не дуэлянт, но все же… Если я перешагну возраст Христа, то буду считать себя избранником богов!

— Это потому, что вам четырнадцать, Ролан. Ну, а вторая партия?

— Это морские волки. Капитан и офицеры 'Короны' . Да еще боцман, штурман, мой сосед по каюте — док Себастьен и так далее. Эти замечательные господа всегда трезвы, всегда при параде — еще бы, такие персоны на борту! — и всегда при деле.

— С морскими волками тоже ясно. А третья партия?

— А это мы, Пираты Короля-Солнца. Наша милая компания, обосновавшаяся на шканцах, в жару уползающая под тент. А Бофору скучно со своими генералами. Знаете, Бофор и в Фонтенбло дико скучал! Я-то знаю! И, если герцог, ошалев от скуки, — так он сам выражается, время от времени требует к себе кого-нибудь из наших замечательных ребят — они кидают жребий и отправляют жертву на заклание к идолу Бофору.

— Бофор — идол, которому приносят жертвы? Наглецы!

— А сами, — невозмутимо продолжал Ролан, — продолжают свои мессы Бахусу. Хотя… я их понимаю. Подальше от начальства. Ребята расслабляются перед боем.

— Они так энергично расслабляются, что сопьются вконец.

— Говорят, на ярмарке в Тулоне и не так пили. И вообще… на что бдительные офицеры флагмана и наш Вожак, наш — хи-хи! — 'добрый пастырь'!

— С чего вы взяли, что де Бражелон — хи-хи! — 'добрый пастырь'?!

— Это не я. Так его назвал помощник капитана, господин де Сабле. Вы не даете рассказать, и ваши вопросы опережают мои мысли.

— Добрый пастырь! — фыркнул паж, — Волк в овечьей шкуре!

— Ну,… зачем вы так зло говорите о милейшем господине де Бражелоне! — возмутился Ролан.

— Он тебя купил, отставной козы барабанщик! Этот спесивый нахал купил тебя за пачку бумаги и за эти дурацкие паруса!

— Да что с вами, Анри? Почему вы так обозлены? Вы говорите о нашем Вожаке с такой ненавистью, словно речь идет о всамделишном пирате!

— Он недалеко ушел от всамделишного пирата!

— Ясно, — сказал барабанщик, — Вы опять поссорились? Нельзя быть таким обидчивым, Анри!

— А вы не обижались? Вспомните: 'юнец, охваченный военным психозом' !

— Я подумал, и пришел к выводу, что Вожак был прав.

— Вот как? У меня нет слов, господин барабанщик, охваченный военным психозом! — прошипел Анри.

— Вы только не перебивайте меня, Анри, и вы измените ваше мнение…

— Не изменю, — упрямо сказал Анри, — Волк в овечьей шкуре.

— А теперь, Анри, слушайте, я продолжаю.

— У вас язык не заболел? — с притворным сочувствием спросил паж.

— Нисколько, — ответил Ролан, — А что, неинтересно?

— О нет! Все чрезвычайно интересно! — поспешно заверил Анри, надеясь из подробного рассказа Ролана извлечь интересующую его информацию, — Только поменьше комплиментов в адрес господина де Бражелона.

— Тогда я вообще замолчу, ибо без комплиментов виконту мне не обойтись.

На это Анри и рассчитывал, хотя говорил приятелю совершенно противоположное. Но, состроив гримаску, милостиво дал свое согласие, и барабанщик приступил к продолжению анализа обстановки на флагмане.

— Как я уже говорил. Его светлость герцог и господа генералы, наше начальство, эти важные персоны, проводят свой досуг в беседах о войне и женщинах.

— Этого вы не говорили.

— Разве?

— Тему бесед важных персон вы не соизволили назвать.

— Ну, сейчас называю. Начальство делится воспоминаниями о военных и любовных победах, в которых герцогу Бофору с его очаровательным косноязычием принадлежит главенствующая роль.

— Очаровательное косноязычие? — возмущенно закричал Анри, — Да когда же ты прекратишь оскорблять моего герцога, Ролан-златоуст! То у него добрейший Бофор — идол, которому приносятся человеческие жертвы, то вовсе дурак, не умеющий связать двух слов!

— Да я обожаю Бофора! И я тоже играл роль жертвы, так что имею полное право называть его идолом.

— Это вы-то — жертва?

— Да, я! — важно сказал Ролан.

— Вы тоже пели герцогу романсы?

— Нет. Я читал герцогу одну из глав мемуаров.

— И как?

— Аплодисменты! — гордо сказал барабанщик, — А что до очаровательного косноязычия, то… сымпровизировать стиль Бофора гораздо труднее, чем усвоить жаргон морских волков или жеманный стиль великосветских салонов. Ну, мир, Анри? В мои намерения не входило даже косвенным образом оскорбить