— Я не закончил, сударь! Желаю, чтобы вам ПРИСНИЛСЯ САМЫЙ СТРАШНЫЙ КОШМАРНЫЙ СОН!

Тут Рауль встряхнулся.

— Зря вы это сказали, Анри. Вы не понимаете сами, что говорите. Разве я вам враг? Я и врагу не пожелал бы такого!

— Я не хотел вас обидеть, — сказал Анри, — Вас что, кошмарные сны мучают?

— Уже нет. Но однажды, — его передернуло, он опять тряхнул головой и задумался — о чем-то своем.

— Расскажите, — сказал Анри, — Сразу полегчает.

— В лучшие времена.

— Я тоже очень-очень боюсь, когда снятся кошмарные сны. Вы на меня так смотрите, словно сомневаетесь, что я могу видеть страшные сны. Вы думаете, что ли, я только прекрасных эльфов вижу во сне?

— Эльф вы и есть, Анри де Вандом.

Этот комплимент Анри счел более оригинальным, чем предыдущий. Паж улыбнулся, но сделал усилие, стараясь сохранить серьезную мину.

— Польщен, но эльфы — это по вашей части.

— В смысле?

— В смысле — у вас эльфийское имя, господин Рауль. Разве вы не знаете этимологию своего имени? Древнеанглийское Рэд плюс Эльф, так ведь?

— У меня волчье имя!

— В смысле?

— В смысле — есть и другая версия, древнескандинавская. По этой версии мое имя от волка.

— Эльфийский волк! Волчий эльф! Противоречивая личность! Скажите-ка мне, господин Эльф, почему вы подписали приказ? После вас все как один подписались! А надо было бороться! Протестовать! Устроить бунт!

— Валяйте дальше. Захватить корабль, сбежать в Америку, в Индию, на Тортугу.

— Но разве можно брать на себя такие обязательства? Скажите, может, я чего-то не понимаю, Де Бутвиль — вам что-то говорит это имя?

— Разумеется.

— Его вызов кардиналу Ришелье достоин уважения?

— Вы уверены, что вызов де Бутвиля был направлен Ришелье? Противника звали иначе! А впрочем, вы правы, маленький Вандом. Дуэль де Бутвиля была протестом.

— И этот протест вы, лично вы — оправдываете?

— Да. Мне жаль Бутвиля, но он был отнюдь не ангелом.

— Ну вот! А, подписав сегодняшнюю бумагу, мы все предали память де Бутвиля, а ведь он погиб в борьбе за наше право — защищать честь ценой собственной жизни! А вы, господин де Бражелон, расписались в собственном конформизме, — и Анри утрированно произнес, передразнивая царедворцев: 'Монсеньор, смиренно и всепокорнейше получив приказ, который вашей светлости благоугодно было… '[53]

— Вот и поговорили, — вздохнул Рауль.

— Вы обиделись? — спросил Анри.

— Я не буду притворяться добрым малым и уверять вас, что не обижен. Да! Потому что ненавижу предателей, а вы назвали меня предателем.

— Я сказал 'мы все' . Но вы виноваты больше всех, потому что все последовали вашему примеру.

— Нельзя нам здесь драться, Анри. Разве это не ясно?

— Ясно-то ясно, но бывают непредвиденные обстоятельства, так ведь? Если вам нанесут оскорбление — смер-р-ртельное оскорбление?! Что вы будете делать?

— Ишь, 'слова-то какие важные' ![54] Глупенький паж, не вгоняйте меня в краску! И я когда-то говорил подобные глупости.

— Ну вот, к примеру, вас назовут дураком? Что вы сделаете?

— Ничего. Пусть говорят. Вы читали 'Похвалу глупости' Эразма Роттердамского?

— Да! Супер! А вы это к чему?

— А я это к тому, что за свой недолгий век столько глупостей успел наделать — глупцы Эразма отдыхают.

— Так уж и отдыхают! Скажете тоже! Это вы загнули! / Анри изо всех сил старался говорить по- мальчишечьи, и очень надеялся, что его получается /. Ну что вы от меня отмахиваетесь? Я вижу, вы уверены в своей правоте, а я в своей! И мне очень, очень, очень обидно, что Бофор, тот еще дуэлянт, превращается в тирана! В деспота! Ну перестаньте же смеяться надо мной, сударь! Ух, как я ненавижу вашу насмешливую улыбочку!

— Боже, сколько эмоций!

— Я вас по-хорошему просил объяснить, в чем я неправ, а вы насмешничаете! Почему вы не можете поговорить со мной, как с нормальным человеком? Почему вы смотрите на меня как на недоумка?! Знаете, господин де Бражелон, я ненавижу лицемеров.

– 'Страшна здесь ненависть… ' — продекламировал Рауль.

— '…любовь страшнее! ' — закончил Анри, — Не паясничайте, пожалуйста, и не смейте издеваться над Шекспиром! Должно же быть что-то святое, а вы, вы…

— Что я?

— Вы утрируете слова Ромео.

— Вовсе нет.

— Да, наверно! А то я не понял ваши интонации!

— Что вы ко мне привязались?

— Хочу во всем разобраться. Почему вы так решительно сказали: 'Это не обсуждается' .

— Вам знакомо понятие 'братство по оружию' ?

— Конечно!

— Так о чем спорить? Братство исключает решение каких-то разногласий вооруженным путем. Мы должны быть сплоченными, едиными, дружными. Конечно, в таком разношерстном…коллективе могут быть какие-то недоразумения, но их лучше избегать любой ценой. Не должно быть деления на морских и сухопутных, на вентадорновцев и бофоровцев. И конфликтов не должно быть. Их надо избегать.

— Любой ценой? Но не ценой чести!

— Опять! Анри, у меня впечатление, что мы говорим с вами на разных языках. Подначки и шуточки Пиратов не приведут к поединку. Я этого не допущу, раз уж эти бедовые ребята прозвали меня Пиратским Королем. Клянусь… — он хотел было сказать 'клянусь честью' , но подумал-подумал и сказал:

— Клянусь нок-реем, на котором никто не будет повешен!

— Вы опять насмешничаете! Какой же вы ужасный человек! Какой вы вредный! Я очень уважаю искренних людей…

— Я тоже.

— В этом, господин де Бражелон, позвольте усомниться. Вы слишком язвительны и ироничны, а искренних людей, по-моему, считаете придурками.

— Анри! Но нельзя же выбалтывать встречному-поперечному, что у тебя на душе! Провались в преисподнюю такая искренность! И знаете что…Позвольте вас предостеречь. Не надо быть чересчур доверчивым. Это я вам советую от души и вполне серьезно. Вот — хотел же впрок полентяйничать, побездельничать, так нет, явился, растормошил…

— Вы что, испанский король,[55] что вас нельзя потормошить?

— Слушайте, вы, неугомонный! Я — вот я лично — живу сегодняшним днем. В данный момент мы все отлично себя чувствуем. Вот и цените этот момент. Время быстротечно. Сейчас нам хорошо — и слава Богу! Как знать, какие беды и лишения ждут нас в будущем.

— Вы боитесь будущего?