очередного пинка.

Не тронутым остался лишь питомник с мертвыми душами за стальной дверью. Рука не поднялась даже у охранников, которые не считали клонов ни за детей, ни за людей вообще, однако и у них срабатывал подсознательный запрет, табу, заложенное глубоко в подкорке. Оказывается, еще жива была человеческая природа и, несмотря на специфическую службу, души еще были живы, поскольку довлел страх перед памятью, комплекс царя Ирода… Всякий раз погромщики сторонились этой двери, по второму и третьему разу обходя лабораторию и добивая то, что было не добито. И в какой-то момент, увлеченный вандализмом, Гелий потерял из виду Широколобого, а вновь заметил его, когда тот выходил из питомника со шприцем в руке и сладострастной улыбкой.

Все четыре существа лежали распластавшись в своих клетках, и лица их приобрели нормальный человеческий облик, и теперь можно было не спрашивать, кто был их полисом…

– Вы не могли этого сделать, а я смог, – сказал мыслитель, отбрасывая шприц. – Потому что я творец, а вы – твари. Я могу произвести жизнь и взять ее. Поэтому я вечен – вы все смертны.

Ликвидировать Нулевую зону оказалось легче, там было много вил, лопат, метелок. Разгромив инкубатор и Нулевую зону, Карогод не успокоился. Бессмысленно срубать верхушку айсберга, пока существует его подводная часть – Широколобые, имеющие право доступа в Грязную и Нулевую зоны. А таких набиралось восемь!

Воинственный дух, распаленный варварством, подсказывал единственный путь – собрать всех и расстрелять. Нанести удар возмездия, чтобы демоны больше не могли порождать демонов. Но тут Гелий снова ощутил в себе двойственность, поручив ликвидацию голубых мыслителей подполковнику-ракетчику. Тот зарядил пистолет-пулемет и пошел было в Грязную зону, куда собрали Широколобых, однако скоро вернулся и сказал, что его учили нажимать кнопку пусковой установки стратегической ядерной ракеты, а не расстреливать.

– Человечество погибнет от слабости и душевных болезней тех, кто давал присягу воевать со злом, – сказал ему Карогод. – Если ты готов нажатием кнопки завалить несколько миллионов людей, то почему не готов расстрелять восемь злодеев? Я не понимаю такой логики.

– Когда я нажимаю кнопку – не вижу, как убиваю, – объяснил ракетчик, – а когда гашетку пистолета – люди будут умирать на моих глазах. А это страшно. Вот и вся логика.

– Но ведь стоит вопрос о спасении человечества! От новой чумы! От безумия!

– А что мне до человечества? – отпарировал ракетчик и отдал оружие. – Я не умею мыслить такими масштабами. Если ты умеешь – иди и спасай его. И не переваливай на меня.

Гелий схватил пистолет и побежал в Грязную зону. По пути остановился перед дверью пустого кубрика, где жил Слухач и где стены на вершок были пропитаны энергией сумасшествия.

Казнь для голубых мыслителей была достойная. Помещенные в триста седьмой блок, они должны были сойти с ума. Их демоническое сознание следовало уничтожать дьявольской энергией, то есть вышибать, клин клином. Ничего не подозревая, мыслители послушно вошли в кубрик, после чего Гелий закрыл дверь на замок и отправился к юродивому.

Тот спал с перетянутой куском тряпки головой. Это называлось у него отключение от реальности.

– Теперь надо уходить. – Карогод растолкал спящего. – Сюда может вернуться представитель Главкома… И переоденься! Не могу видеть этой голубой униформы!

– Мне не во что переодеться, – посетовал тот. – Все забрали.

– Сейчас найду что-нибудь. – Гелий шагнул к двери, но юродивый сел на тахте с закрытыми глазами.

– Что-нибудь не надо! Особенно с чужого плеча!

– Некогда разбираться,.,

– Чужую одежду не надену! – вдруг закапризничал он.

– Хорошо, принесу свою собственную! Мою наденешь?

– Так и быть… Неси…

Гелий сбегал в свой кабинет, принес спортивный костюм и легкую осеннюю куртку, а юродивый успел снова заснуть, так что еще раз пришлось будить.

– Не подумай, я не брезгливый, – переодеваясь, стал оправдываться юродивый. – Нельзя надевать чужого… Одежда напитывается и хранит энергию… Почему нам и нравятся старые, поношенные вещи… Или вот на войне, солдаты знали – ничего нельзя брать с убитого… Возьмешь – самого убьют.

Ясновидящий снял повязку, послушал, кружась по комнате, внезапно дернулся к Гелию так, будто хотел нанести удар, и в тот же миг отпрянул, воздел руки.

– Боже! У тебя нет поля! Ты потерял поле и совершенно не защищен! Где ты был, что такое делал?!

– Знаешь, где был! Все, времени в обрез, уходим. Инкубатор – детище Скворчевского! И если он застанет нас здесь…

– Мы не можем идти! – закричал и запрыгал юродивый. – Над тобой пусто! Тьма! Ты утратил защитную энергию! Выйдешь на солнце и мгновенно погибнешь! Долго находился в присутствии мертвых душ?.. Это они высосали из твоей крови эфирные субстанции! И ты… И ты сейчас скрежещешь зубами. Слышишь? Без поля у тебя мертвеет душа. Это конец!

– Так сделай что-нибудь! Ты же гений!

– Не знаю… Мне не приходилось восстанавливать полностью утраченное поле! – От растерянности у юродивого затряслись руки. – Я только корректировал и выправлял… Тем более здесь, в аду, где закрыта космическая энергия и я давно уже работаю, как ядерный реактор, поедая себя. Перегоняю в энергию срок своей жизни, то есть Время. А мне нельзя умирать, я должен возвестить миру о приходе Матки! Стой! Нужна женщина! Материнская энергия! Или энергия высокой любви! Твоя мать жива?

– Она давно умерла…

– У мертвых брать нельзя… Погоди, а высокая любовь? Высокая, чистая, может быть, платоническая?

– Такой нету… Придумал, платоническая.

– Может, была? Когда-нибудь?

Карогод попытался вспомнить свою юношескую любовь, определить, высокая она или нет, – скорее приземленная, потому что он дотемна обычно катал ее на мотоцикле по степи, а с сумерками увозил в кукурузу и там катал по земле…

– И не было никогда, – с ужасом признался Гелий и вытер побежавшую с губ слюну. – Начиналось высоко, а заканчивалось низко… Спаси меня!

– Как же я тебя спасу? Мне не за что зацепиться!

– Сделай что-нибудь, – уже взмолился Гелий. – Ты же ясновидящий! Ты гений! Мне совсем плохо…

– Вижу… Постой, дай сосредоточиться. – Он обхватил голову руками и снова заметался по комнате. – Вижу с тобой девочку… С желтой лентой в косе…

– С желтой лентой?

– Да-да, и цыпки на руках… Кораблики пускали в ручье… Имени не вижу. Быстро говори, с кем пускал кораблики?

– Забыл… Цыпки помню, кораблики… Имя забыл! Юродивый облегченно вздохнул, будто штангу с себя сбросил.

– Едва-едва! Катей ее зовут!

– А ведь верно! – чуть оживился Гелий. – Катей… Боже Правый…

– Ты ей потом в первом классе чернильным пером в руку ткнул. И до сих пор осталось пятнышко, татуировка получилась… Сейчас, минуту! Посмотрю, жива ли она…

– Жива? Что ты молчишь? Жива?!

– Да, жива! – отмахнулся юродивый. – Не мешай… Мне надо почувствовать ее. спросить, поделится ли она энергией… Так, так, хорошо! Сейчас ей будешь сниться ты, она спит.

– Но почему – Катя? Почему – она?

– Отстань! Это твоя первая и высокая любовь.

– Она была… худенькая. И с цыпками! Да нам и было-то – по шесть лет!

– Потому любовь и осталась чистой. – Ясновидец взял Гелия за руки, отсутствующий взгляд делал