Настоятель подозревал, что похитителей монаха следует искать среди нынешних политиков и авантюристов.

Еще около недели понадобилось Бурцеву, чтобы установить, кто такой этот Срубов, где он сейчас и чем занимается. В этот момент пришло указание дело по розыску Рафаила прекратить и сдать в архив. Но остановиться перед самым финишем Сергей не мог и поехал к генерал-полковнику Непотягову – такую фамилию теперь носил Срубов – по собственной инициативе.

Из мужественного и хладнокровного человека, каким он представлялся, офицер-ракетчик превратился в старого ворчуна, которому не нравилось в сегодняшней жизни все – от современной молодежной музыки, которую он, кстати сказать, слушал весь световой день, до политики и геополитики. По логике вещей Непотягов должен был горевать о разрушенной империи, и весь разговор бы тогда превратился в сплошное стенание, но он обладал подвижным и оригинальным умом. И было еще заметно, что он обрадовался появлению человека из спецпрокуратуры – никто, кроме детей и внуков, его не навещал, даже старые боевые товарищи, не ведающие, где он. За стариком до сих пор вели слежку, негласный надзор и фиксировали всякого, кто переступал порог его дома. Поэтому, едва Бурцев вошел и поздоровался – еще не показывая удостоверения и не представляясь, – генерал прижал палец к губам и включил катушечный магнитофон с четырьмя динамиками – вероятно, примитивное средство от прослушивания – и закрыл жалюзи на окнах. Динамики выдавали какой-то малоразборчивый, путаный диалог двух мужчин, вроде бы речь шла о рыбалке на прудах, и все это перемежалось идиотским смехом, торжественной речью диктора и аплодисментами.

Пустых разговоров Непотягов терпеть не мог, поэтому тут же и заявил:

– Ладно, раз пришел, не мудри, парень. Тебя же не стариковская жизнь интересует, а центр. Так что давай говори, отчего это Генпрокуратура вспомнила про меня.

Он уже был в том возрасте, когда имел право всем говорить «ты» и глядеть чуть сверху. Бурцев не стал выкладывать о каперанге Губском и свел свой интерес к центру и идее Удара возмездия.

– Ты не обижайся, прокурор, но я тебе так скажу, – предупредил хозяин и прибавил звук магнитофона. – Я русский офицер, и в нынешней сучьей, предательской политике хочу сохранить свою честь. Пусть эти курвы в погонах сдают государственные секреты и пишут книжки с откровениями – с них еще спросится, жизнь им предъявит счет. Извини, но от меня ты ничего не услышишь. Да, был кулак, было что подросткам из-за океана показывать. Теперь нету, продали на корню, как проститутки подставились. Система устрашения была гениальная и простая, как ремень в отцовских руках. Погоди, вот посмотришь, как они теперь распояшутся. Объявят себя диктаторами мира, а весь земной шар – зоной своих интересов. И будут держать у каждого берега по авианосцу. Это я не запугиваю, так и будет, потому что знаю.

– А откуда? Если не секрет, – спросил Бурцев, и генерал неожиданно сразу вывел на цель.

– Был у меня один кадр. Натуральный провидец, бывший подводник. Однажды в походе у него открылись зрение и слух. От Бога ли, от дьявола? И он сделал мне расклад событий на ближайшие полсотни лет чище твоего Нострадамуса. По числам расписал, все замыслы вероятного противника вычислил или увидел черт его поймет, – и все подтверждается. Американцы свою СОИ раскручивают в режиме сверхсекретности и еще думают очередную станцию в космос загнать с оружием… Ну, эти лазеры с ядерной накачкой, слыхал, наверное? Так вот, каперанг этот мне уже сообщает время запуска, мощность, орбиты – короче, все тактико-технические данные. А мои Широколобые уже противоядие придумали, потому что на всякую хитрую задницу есть кое-что с винтом. Точнее, было.

– Его фамилия Губский? – уточнил Бурцев. – Бывший хранитель «ядерного чемоданчика»?

Непотягов как-то сразу зауважал, вынул из шкафчика литровую бутыль армянского коньяка, собрал закуску, по настоящим голодным временам генеральскую – фрукты, салями, ветчину и хлебцы в вакуумной упаковке.

– Подкармливают, – мимоходом признался. – Сами привозят паек. Утром встану – стоит коробка. Значит, скоро уберут. Подсыпят хреновины какой-нибудь в питье – и кони отбросишь… Да ты не бойся, я из этой бутыли пробовал, живой.

– И все-таки от кого у Губского эти способности? – закусывая, спросил Сергей. – От Бога или черта?

– А понимаешь, какая штука… Началось все от Бога, а развитие пошло к демонизму, – философски объяснил генерал. – Это же всегда так: стоит человеку получить некие Господние привилегии, он обязательно их испортит, испоганит и обратит в зло. Потому и говорят: благими намерениями дорога в ад вымощена. Ну, если говорить с точки зрения грубого материализма, то у каперанга произошел сдвиг по фазе в сторону гениальности. Полагаю, что когда-то все человечество было с таким сдвигом и не требовалось ни телефонов, ни компьютеров. Люди как пчелы жили.

– Как пчелы? – Коньяк брал свое и обострял чувства, но речь собеседника воспринималась трудно из-за параллельных диалогов на магнитной ленте. – Люди как пчелы?

– Конечно, а почему нет? Пчелы десятками тысяч живут в семье и находят общий язык без всяких коммуникаций. А мы сойдемся вдвоем – уже конфликт, уже надо кулак показать или вообще морду набить. Утратили чувство единства, осталась одна борьба… А откуда ты знаешь каперанга?

– Разбирался, когда он стратегические силы привел в боевую готовность. Потом, естественно, потерял из виду. Где он сейчас есть?

Генерал погрозил пальцем, засмеялся:

– Вот за этим ты и пришел! И знаешь, что каперанг в монастыре был.

– Знаю. Но он оттуда исчез, выкрали. Не знаете, кому он понадобился?

– Он многим нужен, многие хотели заполучить его, да я не отдавал. Потому что без отеческого управления его гений превратится в злой гений. В железных руках держать надо. Или в монастыре под присягой, под тяглом честного креста.

– Вы верующий человек? – поинтересовался Бурцев и получил затрещину.

– Об этом спрашивать нельзя даже прокуратуре. Это личное дело каждого. Нет ничего сокровеннее, чем вера. Если человек показывает свою религиозность, то он просто безбожник.

– Прошу прощения, товарищ генерал…

– Прощаю, ты человек молодой. Я понял, отчего ты спросил. Мол, зачем я его под крест отдал? В другом месте было не спрятать. Видишь, оказывается, и там нашли, вынули из-под воли Божьей и заперли опять в подземелья. Там ему и смерть придет.

– Считаете, он находится в Центре?

– Знаю… Руководит теперь там парень молодой, шустрый, и масло в голове есть, но дурной пока, сумасбродный, стихийный. Посадили его с. прицелом на будущее, но пока за дурака держат. Он злится, самолюбивый, казачьих кровей парень. Он и умыкнул Слухача.

– Почему же ему смерть придет? Обращаться не умеют?

– Тут дело не в обращении, – замялся Непотягов. – Есть вот в мире грубые вещи и чувства, например война и мир, любовь и ненависть, но есть и тонкие, неуловимые и современной наукой не признанные..

– Эфиры, тонкие материи? – удачно вставил Сергей, и генерал зауважал его еще больше, расслабился.

– У Губского зрение и слух от Бога, но если его не чистить, то грязь в нем накапливается и засоряет… ну, есть в человеке еще одни сосуды, как кровеносные, и образуются в них… что-то вроде тромбов. Ты же знаешь, существует два вида излучаемой энергии. Первая идет непосредственно от человека, но, как известно, ничто не исчезает бесследно, потому она накапливается в вещах и предметах, а потом источается, и получается вторая, уже другого вида, а действует точно так же, как первая.

– Энергии АЗ и ЯЗ, – похвастался знаниями Бурцев.

– Да, и так называют, – уже на равных согласился генерал. – Так вот со Слухачом происходит редкая вещь. Излучает он благотворную энергию, но, когда она аккумулируется в окружающей обстановке, получает отрицательный знак. Это часто бывает с поэтами и вообще со всякими творческими личностями. Как творец он блестящий, изящный, благородный, а как человек – ну полное дерьмо, пьянь, рвань и вообще паскудник. Так вот, каперанга нельзя содержать долго в одной комнате. Он потом начинает страдать от собственной же отраженной энергии и запросто может испортиться или вообще умереть. У этого прыткого парня стырить Слухача из обители ума и дерзости хватило, но как распорядится потом – неизвестно. И глаз не кажет, думает, объегорил старика. Но я и сам не дергаюсь. Может, такая каперангу и судьба – сгинуть от себя же? Многие ведь гении душат сами себя… А потом, я сам виноват, своими руками создал Центр и