Шеф «Горгоны» ничего слышать не хотел, сам пошёл развешивать бутылки.

— Вот сейчас и посмотрим! Сначала по мёртвым!.. Если что — организуем живых! — толкнул в бок одну из своих подружек, мол, вот она, мишень, и торжественно объявил. — Внимание, господа! На огневой рубеж выходит настоящий охотник!

Финансист мгновенно оказался рядом, зашептал:

— Принимай вызов, хозяин. Иначе шеф опозорит… Давай, давай, спецназ, покажи класс! Тебе же хочется его показать, я вижу…

Более всего Ражного насторожили не его провокаторские способности, а упоминание о спецназе: Поджаров ничего из его биографии не должен был и не мог знать. Впрочем, как и приятель, втравивший его в это дело.

— Я его сделаю, а он обидится и денег не заплатит, — свалял дурака Ражный.

— Деньги плачу я, — предупредил финансовый директор. — Давай!

Каймак со своими «живыми мишенями» развешал бутылки, вернулся сияющий, в предвкушении удовольствия взял со стола пистолет и снова протянул Ражному.

— Прошу вас! Как говорили в старину, к барьеру! До целей было метров двадцать, поэтому Ражный отошёл ещё на столько же, увлекая за собой болельщиков, и, когда остановился на новом рубеже, все затихли.

— Давай! — улучив мгновение и скрывая восхищение, ещё раз шепнул Поджаров.

Ражный выбрал позицию, поприцеливался в бутылки, затем несколько секунд смотрел в небо и, отвернувшись от мишеней, попросил:

— Завяжите мне глаза.

Кажется, публика не расслышала этого, но Каймак все понял.

— Если охотник не разобьёт ни одной бутылки, он уже победил! Завяжите ему глаза!

В толпе возник лёгкий шумок — искали, из чего сделать повязку, и тут смуглокожая филологиня, подаренная ему бандершей, сдёрнула с себя бюстгалтер, не спеша приблизилась и, жарко дыша в лицо, дразня грудью, стала так же медленно завязывать глаза.

— А если у меня затрясутся руки? — шёпотом спросил он.

— Такие руки не затрясутся, — одними губами вымолвила итальяночка.

На расстрел посуды ушло девять секунд — по одной на бутылку. Десятая осталась целой, поскольку висела донышком к фронту и Ражный срубил ветку над ней.

Он поставил пистолет на предохранитель и не успел сдёрнуть с глаз повязку, как оказался в объятьях Каймака…

Тогда у него и возникло подозрение, что этот важный и странный человек иной сексуальной ориентации — слишком уж жарко обнимал и норовил поцеловать в губы, так что можно было бы спутать со Смуглянкой. Ражный вывернулся из его рук, сдёрнул с глаз бюстгалтер и поднял его вверх. И лишь когда Каймак отступил, под недружелюбное молчание парней «Горгоны», кинулся обнимать и поздравлять Ражного яростный стройотряд. И десяток женских рук, губ не смогли стереть или хотя бы затушевать ощущение мерзости, оставленное этим защитником прав человека.

В последнюю очередь к Ражному подошёл финансист, хлопнул по плечу, но спросил опять шёпотом:

— Ну что, убедился?

Ражный в ответ сплюнул и отёр рукавом лицо.

Между тем этот поединок был почти мгновенно забыт, ибо Каймак нашёл новое развлечение — варить уху, и все теперь колготились возле костра. А Поджаров на правах уже своего, доверенного человека, почти не отходил от Ражного.

Шеф «Горгоны» не брезговал работой, возился с уловом, носил дрова, снимал накипь в огромном медном котле и сам добавлял специи. Он в самом деле был или извращенец, или циник, потому что указав, например, на котёл с ухой, сказал, что он похож на тюремную парашу, а потом стал рассказывать публике, какими бывают параши вообще и как на них неудобно сидеть.

Девица с чёрным ошейником прочихалась, прокашлялась, но оставшись глуховатой на одно ухо, была возвращена бандершей на место и теперь вертелась возле костра, что-то щебетала, а Каймак по-прежнему её игнорировал и лишь однажды, когда проверял уху на соль, поднёс деревянную ложку к её губам и попросил попробовать. Миля храбро приложилась к ложке, но опалила губы, прыснула на него ухой и, смущённая, убежала в гостиницу.

В тот же миг возле Каймака очутился старший егерь Карпенко, самый демократичный, коммуникабельный из егерей, да ещё и фельдшер по образованию, быстренько достал марлевые салфетки, бережно промокнул, отёр лицо шефу «Горгоны» и успокоил, что никакого ожога нет, даже первой степени. Так что вместо контакта получился казус, и Ражный в тот миг подумал, что Каймак сделал это с умыслом, поскольку ни свои самовары, ни заказная девица, ни вообще женщины ему были не нужны.

Подставляя своё обрызганное лицо Карпенко, он проводил взглядом девицу, презрительно сморщился и, зачерпнув новую порцию, дал своей усатой спутнице.

И у той все получилось с блеском.

Вообще его невозможно было представить на государственной службе, в каком-нибудь огромном кабинете, решающим дела «о защите прав человека». Или он был таким лишь на отдыхе, в обществе подвластной ему «Горгоны», где полностью расслаблялся и напрочь уходил от серьёзной своей должности?..

В это время вернулся посланный в командировку телохранитель и деловым тоном сообщил шефу, что на данный момент рокфора в областном центре нет — проверено на высшем уровне, и что послана специальная машина в столицу, которая вернётся завтра утром и доставит сыр прямо на базу.

Увлечённый процессом варки, тот выслушал кое-как и отмахнулся.

Но когда уха оказалась на свеженакрытых столах, расположенных тут же, у огня на берегу, Каймак демонстративно отодвинул тарелку и, поманив егеря Агошкова, шепнул что-то на ухо. Тот припустил со всех ног в столовую и через некоторое время вернулся с банкой маринованной селёдки и следом испуга на лице. Важный гость вдруг пристукнул вилкой, и банка, напоминавшая противотанковую мину, выпала из рук официанта.

— Но там больше никакой рыбы нет, — пролепетал Агошков — Все обыскал…

— Где мой омуль? — Каймак вскочил, обращаясь почему-то к бандерше. — Я вас спрашиваю! Где рыба?!

Та от испуга ничего не могла сказать, однако мило улыбалась. А шеф «Горгоны» наконец опомнился и обернулся к Ражному.

— Где мой байкальский омуль с душком?!

Застолье, ещё не успевшее хлебнуть и раздразнённое запахами, бережно положило ложки на стол. Защитник прав человека оказался далеко не мягким, растерянным интеллигентом, как показалось вначале, но мог внезапно превращаться в зверя, пугая окружающих рычанием.

Закреплённый обслуживать главных гостей егерь Агошков язык проглотил, таращил испуганные глаза и делал Ражному какие-то знаки.

Тот лично не проверял продукты, присланные «Горгоной», машину разгружал Витюля, и потому ответить ничего не мог.

— Я лично отправлял! Кстати, вместе с сыром рокфор! — встрял начальник службы безопасности.

— Сейчас посмотрю сам, — Ражный вылез из-за стола. — Если отправляли, значит, в холодильнике.

Омуля ни в одном из холодильников не оказалось. Ражный выматерился, постоял на кухне и хотел было сразу же идти к гурману Витюле, однако выглянув на улицу, увидел, что Каймак все ещё стоит и ждёт.

— Вашей рыбы действительно нет, — сдерживая гнев вымолвил он, в этот миг презирая себя. — Странно, но это так.

И только потом направился в гостиницу.

— Я голоден! Вам странно, а я голоден! — как-то слабо, подрубленно воскликнул Каймак. — И я не вижу здесь пищи, которую можно есть!