выступил на первом заседании съезда с кратким словом. От комитета РСДРП говорил Ярославский, от медицинских работников — Орджоникидзе.

На съезде беднота схватилась накрепко с тойонами из-за земли. Дело в том, что под воздействием агитации большевиков в некоторых селениях уже начали возникать комитеты бедноты и хамначитов (наемных рабочих). А кое-где крестьяне даже приступили к разделу земель богатеев. Однако эсеры и меньшевики, следуя директиве Временного правительства, твердили, что это преждевременно, что надо дождаться созыва Учредительного собрания в Петрограде и узнать его решение. Сами же эксплуататоры, конечно, не желали добровольно поделить землю между бедняками.

Обнаружились на съезде и националистические устремления. Делегаты приняли решение об отделении Якутии от России, о чем и была послана телеграмма Временному правительству: «Областной съезд крестьян и якутов настаивает на национальном самоопределении якутской нации».

Под давлением бедноты съезд принял решение о восьмичасовом рабочем дне, о более справедливом распределении земли и передаче монастырских земель наслежным обществам. Более радикальная мера, предложенная большевиками, — о полной конфискации земель тойонов и передаче их крестьянам — была отклонена при голосовании.

В Якутском комитете общественной безопасности большевиков было очень мало — всего одна десятая часть от общего состава. Но личный авторитет, энергия и преданность делу революции таких людей, как Петровский, Орджоникидзе, Ярославский, вызывали всеобщее признание. Это способствовало сильному влиянию большевиков в Исполнительном бюро комитета. Наиболее важные комиссии комитета возглавлялись большевиками: комиссия по рабочему вопросу — Ярославским, комиссия по областному управлению — Петровским и Кирсановой, медико-санитарная комиссия — Орджоникидзе; в продовольственной комиссии тоже было несколько большевиков. Ярославский и Орджоникидзе входили в состав суда чести.

С начала Февральской революции и до отъезда в Питер, за каких-то три месяца, ссыльные большевики успели осуществить много важных революционных мероприятий.

Была создана народная милиция (вместо полиции); были высланы за пределы Якутии многие царские чиновники, а вместо них назначены комиссары Комитета безопасности; организован выборный суд и ревтрибунал; введены карточки на продовольствие, что парализовало спекуляцию и спасло бедноту от голода; создано Бюро труда во главе с Ярославским; были выделены средства для помощи и быто- устройства освободившихся, из тюрем людей; организовано десять профсоюзов и т. п.

Конечно, большевики понимали, что все это только начало великого преобразования. В вестнике Комитета общественной безопасности от 10 марта Петровский писал так: «…Первая борьба закончена, но предстоит вторая, еще большая, это борьба за социалистическую республику».

Огромные расстояния, отделяющие Якутию от российской столицы, и нарушение прямых связей с другими сибирскими городами (до начала навигации на Лене) не помешали большевикам следить за событиями в Петрограде. Выручал главным образом телеграф.

Он принес весть о возвращении Ленина из заграницы в Питер. Большевики встретили ее с великой надеждой и радостью. В столицу на имя Владимира Ильича полетела телеграмма: «Якутская организация социал-демократов радостно приветствует Вас с возвращением к массовой социалистической организационной работе». Вторую телеграмму, отдельно, Петровский, Орджоникидзе, Ярославский и Агеев послали от себя лично: «Празднуем Ваше возвращение к открытой деятельности. Да здравствует возрожденный Интернационал!»

Когда лента «морзе» принесла в Якутск известие о военной ноте министра иностранных дел Временного правительства Милюкова и демонстрациях, устроенных рабочими Питера 20–21 апреля с протестами против военной бойни, в Якутске по инициативе большевиков народное собрание приняло резолюцию, одобряющую открытое выступление рабочих, матросов и солдат против войны и Временного правительства. Из зала собрания Петровский отправил Петроградскому Совету телеграмму солидарности трудящихся Якутии с пролетариатом столицы.

К этому времени большевики Якутска уже получили и прочли Апрельские тезисы Ленина. Опираясь на эти тезисы, Петровский и Ярославский выступили 25 апреля на большом митинге в клубе приказчиков с речами, разоблачающими антинародный курс Временного правительства на войну, выраженный в ноте Милюкова. Такую же линию держали большевики и в своей газете «Социал-демократ».

В мае началась навигация на Лене. Все политические ссыльные сели на колесный пароходик и поплыли вверх по реке, на юг. Потом пересели с парохода на подводы и несколько сот километров ехали по весенним дорогам, залитым жидкой грязью, до Иркутска. На протяжении всего пути, в селениях по берегам Лены, куда приставал пароходик, и в самом Иркутске большевики устраивали летучие митинги. Народу обычно сходилось много. С речами о революции и ее целях выступали и Петровский, и Ярославский, и Орджоникидзе.

По нескольку раз выступил каждый из них и в Красноярске. Петровского, как бывшего члена Государственной думы, пострадавшего от царского правительства, слушали на митингах с особым вниманием, хотя вообще-то большинство социал-демократов в этих городах еще придерживалось меньшевистских взглядов. А когда поезд пересек Урал и остановился в Екатеринбурге (ныне Свердловск), Григорий Иванович обратился с речью к солдатам гарнизона. На этом митинге его поддержали одобрительными криками, громом рукоплесканий.

Большевики якутяне добрались до Питера только в конце июня. Их поразила необычайная перемена жизни в городе. Это был уже не тот величаво-спокойный, самодержавный, аристократический Петроград. Все в нем теперь было перемешано, перепутано, взвинчено. На улицах пестрые толпы митингующих; серые солдатские гимнастерки вперемежку с чопорными костюмами интеллигентов и засаленными куртками рабочих; марширующие с винтовками отряды рабочих и роты солдат; кавалерия, пулеметы с зобатыми клювами у мостов через Неву и у подъездов государственных зданий; сутолока, революционные песни и красные флаги, мелькающие то над колонной демонстрантов, то колыхающиеся где-нибудь, на фонарном столбе или на крыше дома. Чувствовалось, все пришло в движение, спуталось и сразу не поймешь, кто за кого и чего хотят в конце концов взбудораженные, хлебнувшие хмельного ветра революции петроградские жители.

А на заводах и в казармах воинских частей, не утихая ни на день, трубили тысячеголосым хором вольные митинги и собрания.

Таким предстал на первый, беглый взгляд Петроград вернувшимся из Сибири ссыльным. Но Петровский, Орджоникидзе, Ярославский и их товарищи понимали: это все внешнее, не определяющее глубину перемен; подспудно идет столкновение других сил — борьба политических партий, которая и скажет в скором времени свое последнее, решающее слово.

«Узнав, что в редакции «Правды» заседает ЦК РСДРП, я поспешил туда, — вспоминал эти дни Петровский. — Там я застал Я. М. Свердлова, очень обрадованного приездом большевиков из Якутии. Свердлов предложил мне немедленно поехать к Владимиру Ильичу. Жил тогда Ленин на улице Широкой, на квартире Елизаровых.

Ильич тепло встретил нас (с Орджоникидзе), мы расцеловались.

Ленин долго, до мельчайших подробностей расспрашивал нас о жизни в Якутии, пожурил за неуменье решить вопрос о земле.

Ленин спросил:

— А земельку крестьянам дали?

Пришлось со стыдом признаться, что этого мы не сделали.

— Эх вы, революционеры! — сказал Ильич с иронией».

Они вышли от Ленина с бодрым настроением. Они радовались свободе, мятежному Петрограду, который свалил ударом рабочего плеча громаду царского трона; радовались предстоящей тяжелой работе и близости крепких рук товарищей по партии; радовались встрече с Лениным, как всегда энергичным, веселым, туго собранным, как спираль.

Петровский и Орджоникидзе неторопливо шли по городу, вставшему, как горячий конь, на дыбы, и уже предчувствовали, что они те самые всадники, которые осадят, возьмут в узду его и помчатся на нем по России, над которой уже кружил и стонал освежающий ураган революции.