Щит свой поднявши на помощь Амбракии,470 сын Феопомпа,
Аристагор предпочел бегству постыдному смерть.
Не удивляйся тому: ведь дорийскому мужу не гибель
Жизни его молодой — гибель отчизны страшна.
В бурных волнах я погиб, но ты плыви без боязни!
Море, меня поглотив, в пристань других принесло.
Без похорон и без слез, о прохожий, на этом кургане
Мы, фессалийцы, лежим — три мириады борцов, —
Пав от меча этолийцев или латинян, которых
Тит за собою привел из Италийской земли.
Тяжко Эмафии горе; а дух дерзновенный Филиппа
В бегство пустился меж тем, лани проворной быстрей.471
Здесь почивает Лаида,472 которая в пурпуре, в злате,
В дружбе с Эротом жила, нежной Киприды пышней;
В морем объятом Коринфе сияла она, затмевая
Светлой Пирены родник, Пафия между людьми.
Знатных искателей рой, многочисленней, чем у Елены,
Ласк домогался ее, жадно стремился купить
Миг наслажденья продажной любовью. Душистым шафраном
Здесь на могиле ее пахнет еще и теперь;
И до сих пор от костей, впитавших в себя благовонья,
И от блестящих волос тонкий идет аромат…
В скорби по ней растерзала прекрасный свой лик Афродита,
Слезы Эрот проливал, громко стеная о ней.
Если бы не были ласки ее покупными, Элладе
Столько же бед принесла б, как и Елена, она.
Слезы сквозь землю в Аид я роняю, о Гелиодора!
Слезы, останки любви, в дар приношу я тебе.
Горькой тоской рождены, на твою они льются могилу
В память желаний былых, нежности нашей былой.
Тяжко скорбит Мелеагр о тебе, и по смерти любимой
Стоны напрасные шлет он к Ахеронту, скорбя…
Где ты, цветок мой желанный? Увы мне, похищен Аидом!
С прахом могилы сырой смешан твой пышный расцвет…
О, не отвергни, земля, всеродящая мать, моей, просьбы:
Тихо в объятья свои Гелиодору прими!
Горе! Не сладостный брак, но Аид, Клеариста, суровый
Девственный пояс тебе хладной рукой развязал.
Поздней порой у невесты, пред дверью растворчатой, флейты
Сладко звучали; от них брачный покой весь гремел.
Утром весь дом огласился рыданьями, и Гименея
Песни веселый напев в стон обратился глухой.
Факелы те же невесте у храмины брачной светили
И озаряли ей путь в мрачное царство теней.
Тир, окруженный водою, кормильцем мне был, а Гадара,473
Аттика Сирии, — край, где появился на свет
Я, Мелеагр, порожденный Евкратом; Хариты Мениппа474
Были на поприще Муз первые спутницы мне.
Если сириец я, что же? Одна ведь у всех нас отчизна —
Мир, и Хаосом одним смертные мы рождены.
А написал это я на дощечке, уж будучи старым,
Близким к могиле своей: старость Аиду сосед.
Если ж меня, старика болтуна, ты приветствуешь, боги
Да ниспошлют и тебе старость болтливую, друг!
Путник, спокойно иди. Средь душ благочестно умерших,
Сном неизбежным для всех старый здесь спит Мелеагр.
Он, сын Евкратов, который со сладостно-слезным Эротом
Муз и веселых Харит соединял с юных лет,
Вскормлен божественным Тиром и почвой священной Гадары,
Край же, меропам родной, Кос его старость призрел.
Если сириец ты, молви «садам»; коль рожден финикийцем,
Произнеси «аудонис»; «хайре» скажи, если грек.
Роза уже расцвела, а за нею и белый горошек.
Есть и капуста, Сосил, — сняли впервые ее.
Рыбка сверкает и сыр молодой и посыпанный солью;
Рядом кудрявый латук в листьях роскошных своих.
Что ж мы идти не спешим на берег обрывистый моря,
И, как бывало, Сосил, вдаль не глядим с высоты?
Бакхий и с ним Антиген лишь вчера предавались веселью;
Ныне выносим мы их, чтобы в земле схоронить.
Пьянице Аркадиону насыпали холмик могильный
Здесь у дороги — она к городу прямо ведет, —
Двое его сыновей, Доркон и Хармил. А умерший
Кубком огромным вино пил, не мешая с водой.
