промышлять под Перекопом нельзя, и отступить бы прочь!» Канцлер это тоже осознал. И принял решение — отступать. Что ж, итог вполне соответствовал полководческому и политическому уровню Голицына. Это ведь не каждый бы смог: не принимая в расчет сведений разведки, отмахиваясь от советов, организовать два похода. И только для того, чтобы убедиться — да, вход в Крым сильно укреплен. Почти по Цезарю: «Пришел, увидел… и ушел». 21 мая, бросив бревна и фашины, которые перли в такую далищу в обозах и на солдатских плечах, армия выступила в обратную дорогу.

Но теперь главнокомандующий боялся, что татары отрежут войско от своих границ и выморят в степях! Подчиненным шли панические указания. Готовились прорываться с боем и начали избавляться от «лишних» грузов. Однако хан не стал выводить в поле свою орду, а разослал лишь мелкие отряды. Они тревожили налетами арьергардные полки Гордона, отражавшие их огнем. Да в общем-то, татарские отряды и не принимали боя. У них и без того дел хватало. Собирали богатые брошенные трофеи, ловили отставших солдат. И опять принялись поджигать степи. Надломленная бесполезностью всех усилий, павшая духом армия сквозь чад и гари, под июньским солнцепеком з недели ползла до Новобогородицка.

И лишь здесь перевела дыхание. В крепости оставили весь обоз и налегке, за 6 дней, дошагали до Ворсклы. 29 июня армию распустили по домам. По данным Лефорта, потери составили 20 тыс. убитыми и умершими, 15 тыс. пропавшими без вести (пленными и дезертирами), при отступлении было брошено 70 пушек. Софья вновь поспешила объявить о выдающейся победе. Хана, мол, разгромили и в Крым загнали, ужо будет знать наших! И награды последовали очень щедрые. Голицыну — 1500 крестьянских дворов, боярам по 300, офицерам и нижним чинам — медали, «копейки», выплаты. Тем, кто уцелел.

У донских казаков Минаева кампания прошла иначе. Они прорвались на челнах в море, погуляли, захватив несколько турецких судов. Разбили татарские отряды в Приазовье. А по возвращении им очередной раз пришлось воевать с раскольниками. Община Косого на Тамбовщине обросла новыми людьми, примкнули и некоторые казаки, даже представители донской старшины Лаврентьев и Черносов. Рассылались подстрекательские письма на Яик и Терек. И хотя «воры» гнездились уже не на Дону, но то ли регулярные части совсем измотались в походе, то ли правительство боялось их бунта. И приказ подавить смутьянов послало донцам. Казаки выступили на Козлов. Староверы оборонялись, но быстро были сломлены. Многих побили, городки разрушили, главарей судили на кругу и «посадили в воду». Правительство потребовало прислать раскольников-казаков в Москву. Минаев сперва возражал, что «с Дона выдачи нет». Но Софья настаивала на своем. Лаврентьев Черносов, некий поп Самойло были отправлены в столицу и казнены там.

Известное нам противопоставление «реформатора» Петра и «сторонницы старины» Софьи — дичайший абсурд. В 1689 г. расклад выглядел с точностью до наоборот. Огульная «перестройка» и пренебрежение в угоду Западу национальными интересами всех достали. И Петр являлся ставленником русской патриотической партии. Отсюда, кстати, и противоречивость его натуры. С одной стороны, он был горячим патриотом, а с другой — он ведь и сам изрядно хлебнул духа «перестройки» и модного самооплевывания. Тем более что рос сам по себе, никакого должного воспитания и образования не получил. От случайных наставников вроде Тиммермана и Лефорта он перенял отнюдь не культуру, а нахватался по верхам отрывочных знаний и наслушался ностальгических приукрашенных баек о Европе.

А пополнял «образование» на Кукуе. Который и во времена Алексея Михайловича считался местом грязным и сомнительным, а при Голицыне, когда Москва блистала роскошью и польскими куртуазными манерами, контраст еще более усугубился. Кукуй, как и раньше, пользовался правами некоторой экстерриториальности, тут не действовали российские ограничения на продажу вина и табака. А прежний контроль за иностранцами давно был снят. Обосновавшиеся здесь купцы широко промышляли контрабандой, гнали водку, ее на Кукуе можно было купить в любой час дня и ночи, И Немецкая слобода славилась в основном увеселительными заведениями и «вольными» нравами.

Иноземные офицеры и торговцы были людьми состоятельными, но многие из них в России считали себя временными жителями или бывали наездами. Холостяковали, набирая наложниц и служанок, удовлетворялись случайными связями. И сюда съезжались немецкие, польские, скандинавские бабенки легкого поведения. Хватало и русских девиц, и они тут быстро «европеизировались». Современник писал: «Женщины нередко первые впадают в буйство от неумеренных доз спиртного, и можно видеть их, полуголых и бесстыдных, почти на любой улице». Ну а «дебошан» Лефорт имел репутацию самого неутомимого и изобретательного кутилы. Его специально приглашали в компании, поскольку он как никто умел придумать развлечения с плясками голых красоток на столе, сексуальными маскарадами, играми. Вот такой соблазнительной «цивилизации» как раз и вкусил Петр.

Но до его увлечений, положительных и отрицательных сторон характера, в этот период никому дела не было. 17-летний мальчишка служил только знаменем, под которым группировались куда более солидные силы. Его мать, патриарх, боярские роды. А «партия власти» постепенно теряла авторитет и сторонников. Даже между ее лидерами единства не было. Софью, Голицына, Шакловитого и Медведева сближала лишь жесткая необходимость держаться друг за друга. Невиль приводит якобы существовавший сложнейший план Софьи и Голицына. Дескать, их браку препятствовало наличие у фаворита жены и детей, но Софья все же уговорила его отправить супругу в монастырь. А канцлер, мол, предложил ей следующий проект. Дождаться рождения сына у Ивана, после чего можно будет оттереть Петра в сторону, убить или заставить постричься. Потом Софья выходит за Голицына, а патриархом ставят Медведева, «который немедленно предложит посольство в Рим для соединения церкви латинской с греческой, что, если бы совершилось, доставило бы царевне всеобщее одобрение и уважение». Потом жену Ивана и ее любовника принудили бы сознаться, что ребенок не от царя. И в результате скандала Ивану пришлось бы развестись и тоже уйти в монастырь.

Невиль уверял, что Софья этот план одобрила, но и Голицын имел «камень за пазухой». Надеялся пережить правительницу и самому стать царем, тем более что происходил из знатного рода Гедиминовичей. «Он не сомневался, что после совершенного им присоединения московитян к римской церкви папа назначит его законного сына наследником престола вместо тех детей, которых он прижил бы с царевною». Что из сказанного правда, а что — фантазии Невиля? Известно, что на пост патриарха действительно прочили Медведева, и идея унии в самом деле существовала. Остальное — на совести автора. Очевидно, какие-то слухи витали, строились проекты, но насколько они были реальными? Идеальной честности за канцлером не наблюдалось. Почему же он и впрямь не упек жену в монастырь и не женился на царевне? Так ведь Софья, если и искренне любила Голицына, была умным человеком. А подобным браком она сразу под удар подставилась бы. Да и реальной ее опорой был не прожектер Голицын, а Шакловитый, как он отреагировал бы? Почему вовремя не устранили Петра? Все потому же, не чувствовали за собой достаточной силы — ведь точно так же, как Милославские подняли стрельцов слухами об убийстве Ивана, могли в случае покушения поступить и Нарышкины.

А катастрофа второго крымского похода ускорила развязку. Софья активизировала попытки завоевать популярность. 8 июля, в праздник явления Казанской иконы Божьей Матери она решила лично показаться при всем народе и возглавила крестный ход с иконой в руках. Что было прерогативой царя. И при выходе из собора Петр впервые счел себя вправе (и в силе) «показать зубы». Прилюдно заявил, что «она, как женщина, не может быть в том ходу без неприличия и позора». Она проигнорировала выходку и двинулась дальше. А юный царь демонстративно покинул процессию и уехал в Преображенское.

19 июля встречали войска из похода. Софья сама выехала к Серпуховским воротам, жаловала воевод «к руке», с ними вместе прошла в Кремль, где ждали царь Иван и патриарх. Петр на торжества не приехал. О том, как в действительности протекала кампания, его информировал Лефорт, и царь объявил, что Голицын только раздразнил татар. Не приехал он и 23 июля, когда в честь «победителей» в Новодевичьем монастыре отслужили обедню и устроили пир, где правительница потчевала воевод винами, а «ротмистров, и стольников, и поручиков, и хорунжих, и иных московских чинов людей, которые в том монастыре были, водкою». Указ о наградах за поход Петр утвердить отказался. Только через четыре дня его уломали