С вице-адмиралом Гришановым мы поехали на 2-е городское кладбище, где похоронен Гавриил Васильевич.

Мне рассказывали, как по окончании войны население Одессы встречало Жукова, возвращавшегося на свой прежний пост — командира базы. Он сам просил командование флота назначить его снова в Одессу. «Наш Жуков приехал», — говорили люди, встречавшие его на вокзале.

По всему чувствовалась неугасающая любовь одесситов к нему — главному организатору обороны города в 1941 году: мы проезжали по улице, носящей имя Жукова, в центре кладбища — мраморный надгробный памятник, у подножия цветы. Кто-то заботливо ухаживает за могилой, приносит и возлагает на нее букеты незабудок.

Мы поклонились праху доблестного воина.

И вот наконец я поднимаюсь на второй этаж нового дома на улице Подбельского. Дверь открывает женщина со строгим взглядом карих глаз — Аннушка! Минуту смотрит на меня с недоумением, как бы роясь в памяти.

— Аннушка! Вы узнаете меня? — спрашиваю я. Вместо ответа она бросается ко мне с распростертыми объятиями:

— Товарищ дивизионный комиссар… ой нет, вы же теперь адмирал… Ну, что же вы не входите? — и увлекает меня в чистенькую, скромно обставленную квартирку, знакомит с дочерью-школьницей и тетей.

— Как благодарна я вам и Грише-Угольку! Спасибо за ваши хлопоты обо мне.

Бросается к комоду, достает красную коробочку, дрожащими руками открывает ее — я вижу орден Ленина. На глазах у Аннушки — счастливые слезинки.

Много рассказала она мне в тот вечер. О страданиях, перенесенных в фашистских лагерях и тюрьмах, о неудавшемся побеге… Но, слушая ее рассказ, по непреклонному блеску глаз я узнавал в ней прежнюю отчаянно смелую разведчицу. Только вот здоровье сильно сдало: перенесенные пытки и ранения дают себя знать.

— Но все это ничего, — бодро говорит Аннушка, — Теперь, как видите, и квартира — две комнаты, и пенсию получаю. Да и работаю, насколько силы позволяют. А потребуется — опять бушлат надену и — в разведку! Ведь я старшина второй статьи!

Увиделся я в Одессе с бывшим командиром бронепоезда «За Родину» М. Р. Чечельницким, комиссаром погибшей канлодки «Красная Армения» капитаном 2 ранга М. А. Серовым и другими славными защитниками Одессы.

В мае 1961 года журнал «Советский воин» поместил небольшой отрывок из моих воспоминаний, и вскоре редакция передала мне письмо из поселка Адрасман, Ленинабадской области.

«Дорогая редакция! — писал лейтенант запаса Глеб Захарович Волков. — В девятом номере журнала вице-адмирал Азаров рассказывает о действиях бронепоездов в обороне Одессы. Описывая действия бронепоезда «За Родину», он упоминает фамилии командира М. Р. Чечельницкого, рядовых С. П. Дикого и В. И. Мишкина. Я с большим волнением прочитал эту статью и вспомнил о славных боевых делах нашего бронепоезда в тяжелую для нашей Родины годину. У меня как самое дорогое хранятся фотографии старшины 1-й статьи С. Баранова, лейтенанта В. А. Синенкова, лейтенанта медслужбы Ф. Большаченко, чьи фамилии также упомянуты в статье. Ф. Большаченко мне дорог еще и потому, что в боях под Севастополем он оказал мне первую помощь и отправил в госпиталь… Статья т. Азарова является для меня ниточкой, с помощью которой я надеюсь установить связь с фронтовыми друзьями. Я обращаюсь к вам с просьбой найти адрес моего бывшего командира М. Р. Чечельницкого. Или дайте мне, пожалуйста, адрес И. И. Азарова».

И вот М. Р. Чечельницкий извещает меня: «Я получил очень радостное письмо от Волкова… Он мне пишет, что Синенков тоже жив и служит в рядах Советской Армии, подполковник; видимо, и его удастся разыскать…»

Итак, мои первые попытки найти людей, с которыми пришлось встречаться в начале войны, оказались не бесплодными. Это приободрило — и, загоревшись желанием описать боевые дела на Черном море, свидетелем и участником которых довелось быть, я стал разыскивать других товарищей.

Читатель помнит краснофлотца Ивана Шатохина, который в канун войны получил отпуск и, услышав на вокзале тревожную весть, возвратился на свою батарею. Меня не переставал волновать этот случай. Захотелось узнать, что же стало потом с самоотверженным пареньком. Но как узнать? Нужны прежде всего сведения, откуда Шатохин родом. Связался со старым севастопольским минером А. И. Маловым. Тот навел в штабе флота справки и написал мне, что Шатохин призывался Аксайским райвоенкоматом, Ростовской области. На мой запрос из района ответили, что Шатохин Иван Иванович, инвалид войны, проживает в районе и работает в колхозе. У нас завязалась переписка. Я узнал, что в Севастополе он был до последнего дня обороны, попал в плен и перенес все ужасы гитлеровских концлагерей, но остался верным сыном Родины. А вскоре я получил от него письмо: Иван Иванович с радостью сообщал, что ему вручили медаль «За оборону Севастополя».

Вскоре мне пришлось быть в Севастополе. Там в это время проводилась конференция участников обороны. Приехал туда и генерал-полковник Хренов. Мы вспомнили с ним замечательного военного инженера полковника Кедринского. Организовав в последние часы эвакуации Одессы взрыв электростанции, он успел на какой-то из остававшихся еще у стенки катеров и прибыл в Севастополь. Он по-прежнему не берег себя, заботясь лишь о выполнении долга. В Севастополе и сложил свою голову. Мы поехали с Аркадием Федоровичем на кладбище Коммунаров и нашли его могилу.

Гранитный памятник. На нем четкая надпись: «Начальник инженерных войск Отдельной Приморской армии полковник Кедринский Г. П. погиб смертью храбрых при обороне города Севастополя. 1897–1942 гг.». Спи спокойно, наш дорогой товарищ…

Как много знакомых лиц увидел я в севастопольском Доме офицеров, где проходила конференция! Те — и не те. Седины, глубокие борозды морщин, шрамы…

С трудом узнаю Д. Г. Соколовского — начальника медико-санитарной службы Приморской армии. Был он тогда молодым энергичным врачом. Да ведь прошло почти двадцать лет с тех пор… Эта встреча многое вызвала в памяти.

Мне часто приходилось бывать в одесских госпиталях, и особенно в 44-м военно-морском. Я видел, с каким самозабвением работали врачи, сестры, санитары. Бывало так, что главный хирург госпиталя В. И. Иванов, старшие сестры А. А. Чурикова и Н. В. Матвеева по суткам не отходили от операционного стола. Шприцы, ланцеты, скальпели играли в их руках. И ни на минуту, даже для того чтобы поесть, врачам и сестрам нельзя было оторваться от дела: они спасали жизнь людям. Выбрав подходящий момент, их товарищи подходили то к хирургу, то к сестре, вкладывали им в рот бутерброды, вливали из чашечки бульон, кофе. Работа продолжалась без перерывов.

До 30 операций в сутки делал Вениамин Иванович Иванов. Это он поднял на ноги политрука шахтерской роты Пронина, приговоренного, казалось, к смерти. «Какие люди, — говорил мне там же, в госпитале, спасенный Ивановым комиссар 1-го морского полка Митраков. — Когда только они отдыхают? Все время с нами».

— А Зеликов? Где Зеликов? — спросил я у Соколовского.

— Не увидите вы его, Илья Ильич. Расстреляли… В июне сорок второго года заболел. Предлагали эвакуироваться — ведь он сам стольких эвакуировал. Отказался Михаил Захарович. Больным его захватили в плен. Больного и расстреляли…

По окончании конференции пригласил меня к себе, на Северную сторону, Алексей Степанович Потапов. Весь израненный, несчетное число раз контуженный, он вскоре после войны вынужден был расстаться со службой.

Мы поехали на машине по Инкерманскому шоссе, обогнули бухту. Алексей Степанович остановил машину у густо обвитого виноградом домика. Мы сидели в саду. Потапов угощал персиками, выращенными своими руками.

Алексей Степанович рассказывал, как однажды ночью под Одессой он с одиннадцатью разведчиками