А они шли не один километр, да еще ночью. Часть бойцов несла, кроме своего личного оружия, пулеметы и коробки с пулеметными лентами.

Перед ними была поставлена задача — прикрыть отход главных сил в случае, если противник раскроет наш замысел и попытается сорвать отход. Они брали с собой столько боеприпасов, сколько можно унести: знали, что рассчитывать придется только на то количество патронов, которое при них.

Некоторые бойцы не могли уже подняться на трап и под тяжестью груза оседали. Краснофлотцы и старшины, не ожидая приказания, помогали им подняться, перегрузив на свои плечи их оружие и снаряжение.

«Вот они, неприметные, истинные герои, — думал я. — Пока они есть, жива и будет жить Россия».

Они просили пить. Пили кружками воду, вытирали пилотками и бескозырками горячие лица и с чувством исполненного долга устало улыбались, не думая ни о том, что было, ни о том, что будет.

В 2 часа 50 минут контр-адмирал Кулешов донес, что береговые и зенитные батареи, прикрывавшие отход арьергардных частей, взорваны. Те, кто подрывали их, были доставлены в порт на машинах, большая же часть личного состава батарей ушла на шлюпках к поджидавшим на рейде шхунам.

Мужественно вели себя в эту ночь командир дивизиона Сологуб и комиссар Ламаш. Они сумели в ночное время при большом накате организовать быструю посадку личного состава на шлюпки и доставку на шхуны. Моряки взяли с собой снаряжение, личное оружие, снятые с оставленных машин моторы, скаты, приборы — все, что можно было взять.

На батареях оставалась матчасть и небольшое количество боезапаса для подрыва. Добрынин, Кузьмин, Пилевский, Безруков, Курбатов, Коптюха — все коммунисты и комсомольцы — добровольно взялись выполнить опасное задание.

Шлюпки сделали несколько рейсов, и около 5 часов утра четыре шхуны с бойцами 181, 162 и 163-й батарей, выйдя в море, взяли курс на Севастополь и Евпаторию.

В 5 часов 10 минут сигнальщики доложили о выходе из гавани последнего транспорта. К борту крейсера подошел тральщик. Командир дивизиона тральщиков капитан-лейтенант Леут доложил контр- адмиралу Владимирскому, что в порту людей не осталось, кроме командира ОВРа капитана 2 ранга Давыдова, который закончит постановку мин и уйдет последним.

5.30 — снимаемся с якоря. Мы стоит с Жуковым на левом борту. Молчим. Смотрим на горящую Одессу.

Когда рассвело, увидели армаду транспортов, кораблей и шхун, растянувшуюся на несколько десятков миль.

В семь утра мы подошли к теплоходу «Грузия». Командир эсминца «Шаумян» доложил командующему эскадрой, что буксировать «Грузию» больше не может: все буксиры порваны.

Комиссар теплохода старший политрук Кобелецкий предложил капитану Нечаеву вести «Грузию» без буксира, управляя двумя неповрежденными машинами.

— Без руля управлять невозможно, — ответил Нечаев. — Корабль будет крутиться на одном месте.

Кобелецкий мобилизовал экипаж — и теплоход с пятью тысячами бойцов на борту продолжал путь в Севастополь.

В 10 часов 20 минут сигнальщики заметили самолет противника, идущий курсом норд. Это был первый вражеский торпедоносец.

Корабли охранения и транспорты открыли огонь. Истребители, не считаясь с тем, что могут попасть под огонь своих же орудий, устремились на торпедоносец и не дали ему прицельно сбросить свой зловещий груз.

Вместо торпедоносца-неудачника противник выслал 50 бомбардировщиков Ю-88 и Ю-87 под прикрытием истребителей. Атаки врага и на этот раз были отбиты нашими истребителями, прикрывавшими переход, огнем кораблей охраны и транспортов.

Только истребители сбили во время перехода 16 вражеских бомбардировщиков. Мы потеряли 8 самолетов.

Сколько тысяч пар глаз с благодарностью смотрело тогда в небо, наблюдая за действиями героев- летчиков!

«У меня чудное настроение. Капитан представил меня к награждению орденом «Румынская корона», — писал в дневнике в середине июля 1941 года младший офицер 89-го румынского пехотного полка. — Еще десять дней, и я впереди своих солдат войду в Одессу».

Но сбылась не эта радужная мечта кавалера «Румынской короны», а более реалистическое предчувствие, зафиксированное в том же дневнике несколько позже: «Наша гибель неизбежна… Число раненых и убитых растет с каждым днем. Русские самолеты и орудия заливают нас сталью. Кажется, я не дойду до Одессы… Проклятый город. Кто спасет нас?»

Так Одесса вразумляла фашистских захватчиков, вторгнувшихся на советскую землю. Она похоронила на подступах к городу не только десятки тысяч холопов Гитлера и Антонеску, но и сыграла немалую роль в срыве их планов «молниеносного» захвата Украины и Донбасса.

Защитники Одессы проявили изумительное мужество и начертали блистательную страницу в летописи борьбы советского народа за честь и независимость Родины.

Наряду с обороной города немеркнущим подвигом защитников Одессы и моряков Черноморского флота явилась эвакуация. «Впервые в истории войн многочисленная армия, оснащенная сложной техникой, скрытно от врага отошла с фронта, затем в течение нескольких часов погрузилась на корабли и без потерь была переброшена морем на другое направление». Таков факт, признанный историей. Историки говорят также, что эвакуация Одессы по искусству проведения и результатам осталась непревзойденной до конца второй мировой войны.

Теперь, по прошествии двадцати с лишним лет — срока, который отсеивает из памяти людей все малозначительное и закрепляет в ней все достойное истории, особенно радостно, что самоотверженный труд моряков Черноморского флота, воинов Приморской армии и частей, усиливших ее, рабочих, ополченцев и женщин Одессы получил такую высокую оценку.

Опасность, в течение двух с половиной месяцев висевшая над Одессой, сплотила десятки тысяч людей в одну боевую семью. Падал сраженный пулей товарищ — будь то моряк, артиллерист, пехотинец, политрук или командир — на его место становился другой.

Скорбью отдавалась в сердцах каждая жертва. Но это не была скорбь отчаяния — она звала живых на подвиг во имя дела, за которое пал товарищ. Дружной семье своих защитников Одесса обязана бессмертной славой города-героя.

Мы оставили его, этот прекрасный город на черноморском берегу. Еще три с половиной года бушевала война. Людей, породнившихся в Одессе, она разбросала по разным широтам, по разным фронтам. Но и сейчас прошедшим через войну защитникам города-героя не забыть дней своего крещения огнем, не забыть друзей, с которыми свела суровая година.

…Осенью 1958 года мне предложили с группой работников Главного политического управления выехать на Черноморский флот для проверки состояния политработы. Я обрадовался возможности снова побывать в Одессе и в Севастополе, увидеть места, где сражались боевые друзья.

С трепетом спускался я по трапу самолета на родную землю Одессы. Не терпелось снова увидеть знакомые улицы. Я взял машину и поехал. Ничто не напоминало уже того, что происходило здесь 18 лет назад. Лишь в памяти вставали развороченные стены домов, баррикады на Пушкинской улице, рогатки и надолбы у Оперного театра. Ничего этого теперь не было. Не было крепости — Одесса снова стала мирным приморским городом, гостеприимно встречающим идущие к Воронцовскому маяку корабли.