Не впервые трудящиеся Одессы отстаивают честь и независимость своей Родины, своего родного города. Наступил момент, когда славные боевые традиции одесского пролетариата должны быть воплощены в новые боевые подвиги рабочих, работниц, работников науки, техники и искусства, домохозяек — по обороне своего родного города от фашистских варваров.
Защита родного города — это кровное дело всего населения. Вместе с частями Красной Армии отстоять родную землю, родной город — вот чего ждет и требует от нас Родина.
Каждый дом, каждое предприятие должны быть крепостью, о которую сломают зубы фашистские бандиты. Вооружитесь всем, чем можно. Бутылка с горючим, брошенная в танк, камень, брошенный из окна, кипяток, вылитый на голову людоедам, помогут ковать нашу победу над врагом.
Больше организованности, никакой паники, никакой, растерянности!
Сейчас необходима величайшая организованность, сплоченность, самоотверженность, готовность идти на любые жертвы. Решительно и беспощадно боритесь с паникерами, дезорганизаторами.
Священная обязанность каждого — отдать все силы, а если нужно, и жизнь за Родину, за наш родной город, за счастье наших детей.
Товарищи! Выполняйте все указания военного командования. До последней капли крови боритесь за свой родной город, за каждый дом, за каждое предприятие!
Деритесь за каждую пядь земли своего города!
Уничтожайте фашистских людоедов! Будьте стойкими до конца!»
С утра вместе с комиссаром базы мы отправились во 2-й сводный морской полк, получивший задачу прикрыть порт и корабли.
Еще в первый день моего пребывания в Одессе Жуков сказал, что командиром этого полка предполагается назначить начальника тыла базы интенданта 1 ранга Я. И. Осипова. Я несколько удивился, но ничего не сказал.
— Да, да, интенданта, — заметив мое удивление, повторил Жуков. — Этот интендант в прошлом отличный вояка. У него боевая закваска. Мы в гражданскую с ним воевали вместе. Я был у него в подчинении — рядовым. А Осипов — командиром…
С самого начала войны Осипов не давал Жукову покоя — просил послать на фронт, а когда Жуков отказал, стал писать рапорт за рапортом. Наконец он дождался своего.
— Вот просим заменить Осипову звание интенданта на полковника. А то интендантское звание не вяжется с должностью командира полка.
— Что ж, — сказал я, — если нужно для дела — прямой смысл.
Ни командира, ни комиссара полка в штабе не оказалось.
— Где командир и комиссар? — спросил я у начальника штаба полка майора Северина.
— Добывают оружие, — озабоченно проговорил он и доложил, что полк обороняет участок от Пересыпи до парка имени Шевченко, а в глубину — три улицы от порта.
Северин сказал, что бойцы учатся приемам борьбы с танками, сооружают баррикады и опорные пункты. Роты, сооружающие линию обороны, уже разобрали брусчатку на двух улицах и использовали камни для строительства баррикад. В строительстве принимают участие и жители.
От Северина я узнал, что по инициативе инженер-капитана Матвеева, работающего в инженерном отделении Одесской военно-морской базы, в трамвайном парке оборудована дрезина для уличного боя. Я видел ее, обшитую броневыми листами, с двумя пулеметами. Матвеев предложил также переоборудовать трехтонный подъемный кран «Январец» в бронемашину.
Пушки для этой бронемашины взяли с бронекатеров Дунайской флотилии.
Во всех ротах и батальонах 2-го сводного морского полка, где мы успели побывать, кипела работа.
Парк имени Шевченко, изрезанный окопами и траншеями, являл собой где поле боя, где стрельбище, а местами — плац для тренировок в борьбе самбо. Краснофлотцы, пришедшие с кораблей и призванные из запаса, только что пришедшие из военкоматов, готовились к уличным боям.
Все было ново для моряков: и рытье окопов в полный профиль, и перебежки, и блокирование участка прорыва, и даже стрельба из винтовок.
— Непривычно нам зарываться в землю кротами, — говорили они, — но… беда есть беда… Нужно!
И опять разговоры об отступлении наших частей, тревожные вопросы: «Долго ли будут отступать?»; просьбы, а иногда и требования: «Оружия!» Всем хотелось драться. Драться всерьез, зло, только не отдать дорогой сердцу город.
Общее настроение так захватывало каждого, что я и сам, чего греха таить, лелеял в душе надежду: «Вот назначили бы сюда, к ним. Воевать вместе с такими людьми — какая это честь!» Эта моя мечта еще больше окрепла после встречи с Яковом Осиповым.
А пока… меня ждала первая неприятная встреча с начальником политотдела базы Кондратюком. Я просил вызвать его из Очакова для серьезного разговора.
Кондратюка я знал с 1927 года, когда мы оба были на годичных курсах переподготовки политруков при Сумской артиллерийской школе имени С. С. Каменева. Увидев его, я заметил, что он сильно постарел.
Встретившись, мы не стали вдаваться в воспоминания, сразу перешли к обсуждению положения в стране, на юге, в районе Одессы.
— Дела наши, видимо, плохи, — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Кондратюк. — Мы никак не придем в себя после внезапного нападения.
— Сколько же нужно времени, чтобы прийти в себя?
— Все рушится… — Кондратюк потянулся к папиросе. — Можно?
— Кури!
Молча смотрим друг на друга.
— Что ж молчишь? Говори, — нарушил я молчание.
— Зная вас, хочу сказать правду… Не могу смотреть, как отступают наши… Сдача городов… Гибель людей… Когда я ехал из Очакова, — Кондратюк сильно волновался, — картина отхода частей по Николаевской дороге меня потрясла. Не могу забыть, как самолеты безнаказанно расстреливали бредущих и едущих по шоссе… Страшно стало…
— И мне было страшно. Я тоже ехал сюда по Николаевской дороге.
— Дело не в том, — отмахнулся Кондратюк. — Хорохорится Гавриил Васильевич: не сдадим, говорит, выстоим… А с чем выстоим? Даже оружия нет… Меня только и спрашивают: товарищ полковой комиссар, когда кончим отступать? Почему клялись, что воевать будем только на территории врага? Почему немец напал внезапно? Где мы были?.. А что я им скажу? Я же начальник политотдела, а сказать ничего не могу.
— Значит, руки вверх — и все?! — Я начал злиться. — Вяжите, мол, нас, немцы, сжигайте наши города. Так, что ли?
— Нет.
— А как? Ты ведь комиссар… совесть людская. Были б люди, а оружие будет. Не сегодня, так завтра.
Если бы я не почувствовал, что Кондратюк пытается докопаться до истины, пересилить себя, если бы он без разговоров согласился со мной, пообещал бы, что изменится, это вызвало бы сомнение в его искренности, и я бы немедленно отстранил его от работы. Но я знал Кондратюка и хотел сберечь человека.
— Что будем делать? — сухо спросил его.
— А вы еще верите мне?
— Пока верю.
