— Живы? Ну, слава Богу! — воскликнул он. — Вы не столкнулись ни с кем из них?

— Не понимаю, кого вы имеете в виду? — спросил я.

— Мой мальчик, тебе нельзя разъезжать с такой малой свитой. Тебя должны сопровождать по крайней мере шестеро из нас. Вы помните Берненштайна из нашего отряда?

Я кивнул. Это был высокий стройный блондин.

— Он лежит в комнате наверху, — продолжал Сапт, — у него прострелена рука.

— Не может быть!

— Он решил после ужина немного прогуляться по лесу, а пройдя около мили, заметил, что за деревьями прячутся три человека. Не успел он отреагировать, как один из них вскинул ружье и начал целиться в него. Берненштайн не взял с собой оружия. Единственное, что ему оставалось, спасаться бегством. Они принялись палить вслед, и одна пуля попала ему в руку. Он потерял много крови и еле добежал до дому. Хорошо еще, лишился чувств только тут. Случись с ним это в лесу, мы никогда бы его больше не увидели. Впрочем, думаю, они не очень рьяно преследовали его. Скорее всего, они боялись подходить слишком близко к дому.

— Знаете, Сапт, у меня есть одно предположение, — начал я.

— Какое?

— Ну, я бы не хотел оставаться у руританцев в долгу. А я буду считать себя вечным должником народа, который мне оказал такое доверие и почести, если оставлю в живых хоть одного из этой «шестерки».

Сапт спокойно выслушал меня и столь же невозмутимо ответил:

— Пуля-то предназначалась тебе, мой мальчик.

— Возможно, — согласился я, — но важно, мне кажется, другое: братец Майкл первым начал войну и пролил кровь.

— Любопытно, кто были эти трое? — с задумчивым видом произнес Фриц.

Мы с Саптом пожали плечами. Головорезы из «шестерки» Майкла были как на подбор, и любой из них мог запросто справиться с подобным делом. Бедняге Берненштайну крупно повезло, что они не уложила его на месте.

— А теперь, Сапт, пойдемте в дом, — гордо сказал я. — Мне хочется, чтобы вы убедились: мы с Фрицем совсем не зря провели время.

На следующее утро я с головой окунулся в работу. Вчерашняя вылазка Майкловой «шестерки» показала, что пора действовать. Мы с Фрицем и Саптом строили и отметали план за планом, отдавали распоряжения нашему маленькому отряду… Словом, мы были заняты той кропотливой работой, которая неизбежно предшествует началу любой военной операции. Для меня это имело огромное значение хотя бы потому, что я хоть ненадолго переключился. О, разумеется, никакая работа не в силах излечить влюбленного. Но если ни один труд нельзя уподобить лекарству, то в качестве отвлекающего средства он просто великолепен. Именно так на меня и подействовали утренние хлопоты. К середине дня я настолько устал, что в изнеможении плюхнулся в кресло на солнышке. На Сапта работа подействовала, наоборот, возбуждающе, и он дивился моей безмятежности. Правда, покой мой вскоре был нарушен. Руперт Хенцау, который, по всей видимости, не боялся ничего на свете, проскакал сквозь все поместье графа Станисласа и прямо верхом въехал в сад. Он осадил коня подле моего кресла, спешился и, отвесив шутовской поклон, объявил, что просит у меня аудиенции с глазу на глаз. Ему, видите ли, надо передать мне послание от герцога Стрелсау.

Я отослал охрану и слуг, и он, опустившись в кресло рядом со мной, спросил:

— Похоже, король влюблен?

— Ну что вы! — с безмятежной улыбкой ответил я.

— Тем лучше, если нет, — не стал спорить он. — Послушайте, мы сейчас одни, Рассендилл…

Я резко выпрямился в кресле. Видимо, в моем взгляде он прочел столько злости, что на минуту опешил и умолк.

— Что случилось? — спросил он.

— Да вот хочу кого-нибудь позвать — я велю привести вашего коня, милорд. От меня же прошу передать брату: пусть он впредь получше выбирает посыльных. Я не желаю принимать молодых людей, которым неведомо, как обращаться к королю.

— К чему продолжать эту комедию? — самым пренебрежительным тоном отозвался он. Теперь он совершенно овладел собой и преспокойно стряхивал перчаткой пыль с сапога.

— Эта комедия, как вы изволили выразиться, еще не кончена. Покуда я собираюсь продолжать ее, я уж как-нибудь обойдусь без ваших советов.

— Да ладно… Я просто случайно назвал вас так. Не подумайте, что я хотел вас оскорбить. Напротив, и ваше имя, и вы сами вызываете у меня уважение. Вы человек в моем вкусе.

— Странно, — ответил я. — Вообще-то у меня много недостатков, но я всегда старался поступать по чести. Вряд ли нас с вами роднит эта черта.

Ох, каким яростным взглядом наградил он меня в ответ!

— Вашей матери нет в живых? — в свою очередь спросил я его.

Он кивнул.

— Бог поступил с ней очень милостиво, — добавил я.

Он тихо выругался. Я сделал вид, что не слышу.

— Так с чем же вы пожаловали ко мне?

Казалось, я немного сбил спесь с этого негодяя. Все знали, что он очень дурно обращался с матерью, и воспоминание об этом явно не придало ему бодрости.

— Герцог предлагает вам куда больше, чем предложил бы я, будь я на его месте, — проговорил он, и голос его звучал далеко не так бодро, как в начале беседы. — Я бы предложил вам петлю, ваше величество. Петлю, и ни центом больше. Но герцог рассуждает иначе. Он предлагает вам миллион крон и свободный путь до границы.

— Милорд, окажись я перед выбором, я предпочел бы ваши условия, — ответил я.

— Вы что, отказываетесь?

— Конечно.

— Ну, я же говорил Майклу! Я сразу сказал, что вы откажетесь!

Мой ответ почему-то вернул молодому негодяю хорошее настроение, и он, одарив меня лучезарной улыбкой, доверительно добавил:

— Между нами говоря, Майкл не способен понять благородного человека.

Я захохотал.

— А вы, значит, способны?

— Я — да, — спокойно ответил он. — Ну что ж, значит, вы выбираете петлю.

— Жаль только, что вы не доживете до этого, — приторным тоном ответил я.

— Вы имеете что-нибудь против меня лично, ваше величество?

— Я только предпочел бы, чтобы вы были не так молоды, — ответил я.

— Ну, ваше величество, Бог дарует годы, а дьявол — старость. — Он засмеялся. — Учтите, я умею за себя постоять.

— А как там ваш пленник? — неожиданно спросил я.

— Ко… — Он вовремя осекся.

— Да, да, пленник, — настаивал я.

— О, я забыл, вы же просили называть вас королем. Он жив, ваше величество.

Он встал. Я последовал его примеру. Он снова засмеялся.

— Принцесса — диво как хороша, — подмигнув мне, сказал он. — Бьюсь об заклад, следующий Эльфберг будет не менее рыжим, чем предыдущий, даже если Черный Майкл и будет считаться официально