Штурм

Тем не менее он оказался неожиданным — этот штурм. Видимо, так уж устроен человек, самое страшное, даже самое реальное его воображение отодвигается куда-то в сторону, разум не мирится с жестокой, коварной реальностью. Мне говорили, что уже третий день “ястребы” настаивают на силовом решении проблемы. Среди них были, как ни странно, Козырев и Филатов. Но наибольшее влияние оказывали Ерин и Барсуков. Барсуков потом почти отстранил от руководства операцией Ерина и Пономарева, требовал “расстреливать всех!”

Шум нарастал, вскоре я понял, что движутся танки... Было 6 часов 30 минут...

Сейчас даже не могу припомнить, с каким чувством воспринял я артиллерийскую атаку, грохот разрывающихcя снарядов. Возможно, долгое ожидание неумолимо надвигающегося события делает сознание невосприимчивым к нему, каким бы трагическим оно ни было. Возможно. Но одновременно было и другое подсознание, отвергающее этот жестокий артобстрел. Это второе подсознание отказывалось верить тому, что видели глаза, слышали уши, воспринимал ум. Происходящее все эти две недели, дополняемое адским грохотом разрывающихся артснарядов, вызывало один и тот же вопрос: как терпит страна эту бойню и насилие, как терпит мир этот режим, не менее фашистский, чем режим Гитлера, Муссолини, Пиночета. Но ведь даже они не расстреливали из танков сограждан в центре столицы.

Расстрел Парламента

Вскоре мне сообщили, что из танковых крупнокалиберных орудий бьют прямой наводкой по верхним этажам здания Верховного Совета Российской Федерации. Стреляют офицеры — “добровольцы”, танкисты Таманской гвардейской дивизии, прославленной в боях с гитлеровцами-фашистами на полях сражений Великой Отечественной войны.

В это время ко мне зашел Руцкой. Отнюдь не бледный и растерянный, как писали, но с впалыми щеками, с болью и тоской в глазах.

— Будут штурмовать, — сказал он. — Летчики отказались бомбить. Кобец подкупил офицеров- предателей. За каждый выстрел по “Белому дому” — 1 тысяча долларов, имена сохраняются в тайне, им обещаны квартиры в Москве. А ведь вы, Руслан Имранович, всегда доверяли и относились с уважением к Кобецу. Это — его работа.

— Я и сейчас не верю, — ответил я, — что это его работа. Подкупать есть кому и кроме Кобеца.

— Да нет, речь идет о достоверных фактах. Один из офицеров, которых уговаривали сесть в танк и открыть огонь по “Белому дому”, у вас в приемной. Хотите поговорить?

— Нет...

Руцкой уже расположился рядом с кабинетом Председателя Верховного Совета — в небольшой уютной гостиной, с окнами, выходящими во двор парламентского здания. Его кабинет был еще вчера обстрелян с крупнокалиберного пулемета и я предложил ему разместиться в этой гостиной. Там на столах Александр Владимирович развернул радиостанцию, с которой работал его брат, Михаил, подполковник, знакомый мне еще по подавлению путча в августе 1991 года.

Руцкой высказал надежду, что вертолетная часть, отказавшаяся бомбить “Белый дом”, может придти на помощь осажденным. Но что-либо конкретное в этом плане сообщить не мог. Обсудили ситуацию. Было ясно, что мы подошли к черте, за которой уже были немыслимы какие-либо разумные шаги со стороны Кремля...

... Самое сложное дело — объяснить, что Парламент не должен был готовиться к “неконституционным событиям”. Не должен был — иначе он сам был бы обвинен в измене. Попытки обвинить меня в том, что я якобы “не был готов” к таким событиям — невозможно все это слышать. Весь год прошел под непрерывные угрозы Президента совершить переворот. Я неустанно разъяснял людям реальность этих угроз, просил помощи, требовал соблюдения Конституции, уважения к законам. Что еще? “Создавать партизанские базы”? — как говорил Иван Шашвиашвили. Чушь. Мы не могли сами нарушать закон. Парламент не может стать заговорщиком. Помнится, такие же обвинения звучали и 19 августа 1991 года. “Революционное мышление” довлеет над рационализмом и понятием “закон”.

...Почему-то очень хотят, чтобы я был растерян. А я и не знаю, что это такое — растерянность. Наверное, когда меня убьют — будут судачить именно об этом. Откуда эта извращенная болезнь: лгать, свои измышления тут же сообщать на весь мир? Жалкие “провидцы”!

... “Почему вы не были готовы к тому, что ваш дом ограбят?” — нелепый вопрос. А ведь задают. Почему же не хотят сказать тому, кто совершил злодеяние: “Вы — злодей.” И здесь ищут “равной ответственности”: убийцу и его жертву ставят на один уровень. И делают это вроде бы “сочуствующие”: это у них позиция такая, “объективистская” — самая подлая позиция, вводящая людей в заблуждение.

...Я не был готов к перевороту, потому что мне не было надобности быть к нему готовым. Но встретил я этот переворот так, как следовало встретить главе Российского Парламента и мужчине. Таким останусь до конца. А он близок. Этого у меня никто не отнимет. И на пресс-конференции опять этот дурацкий вопрос. Вот мой ответ: “Почему я должен разрабатывать тактику и стратегию? Я что — полководец? У нас есть план законодательной и контрольной деятельности, Конституция, решения соответствующих съездов народных депутатов, законы, постановления Верховного Совета. Их выполнение и есть стратегия и тактика деятельности Парламента и его Председателя. Почему мы должны готовиться к каким-то государственным переворотам? И обвинять меня в том, что я не закончил факультет стратегии Генерального штаба, вряд ли разумно...”

Рано утром зашел в Палату национальностей. Выступал Борис Тарасов:

— Та сторона прекрасно экипирована. В касках, бронежилетах. Их боевые действия поддерживают бронетранспортеры, оснащенные крупнокалиберными пулеметами калибра 14,5 мм. Вокруг здания стоят боевые пехотные машины БМП-1 и БМП-2. Первые оснащены пушками “Гром” калибра 75 мм. На вторых установлены скорострельные авиационные пушки калибра 30 мм. Кроме того, к Дому Советов подошла 72-я гвардейская Таманская дивизия. Пока из танков стреляют холостыми снарядами или болванками. Но если применят пушки — 100 мм или 120 мм — от здания ничего не останется. Дом Советов блокирован со всех сторон. От мэрии — по рубежу прежнего оцепления, а с Москвы-реки — цепями спецназа и ОМОНа. Допускается возможность броска для штурма. Поступают сигналы о пьяных “бейтаровцах”.

Еще один эпизод того дня. По радиостанции:

— Я — 808-й. Я — 808-й. Что слышно по поводу окружной дороги и хозяйства на ней?

— 808-й, я — 801-й. К нам идет помощь. Держитесь. Не давайте пройти на этажи.

— Конкретнее. Помощь прошла с окружной дороги или нет?

— Докладываю. На Арбате идут 50 БМП. По всей видимости, туляки.

— Нас обстреливают уже из пушек и гранатометов.

Эфир заполняют обращения к офицерам Министерства внутренних дел.

— Офицеры милиции внутренних войск Вооруженных Сил! Я сам — офицер. Мы все давали присягу на верность Родине и Конституции. Кого вы защищаете? Офицеры, вы убиваете женщин и детей, свой народ. Вспомните клятву. Сейчас стреляют из БТРов против нас пьяные омоновцы и военизированные боевики Боксера из сионистской организации “Бейтар”. А вы смотрите, как расстреливают и убивают русских, грузин, украинцев, белорусов ради “миллиардов”, накопленных Лужковым и его командой? Опомнитесь, идите на защиту Дома Советов, если у вас есть честь, совесть и понятие об офицерском долге! — Это записала на диктофон спецкор “Русского Севера”, находившаяся в здании Парламента.[117]

— Прием. Как слышите? Прием. Танки стволами развернулись на гостиницу “Киев”. Стрельба временно прекратилась. В подвале пять-шесть спецназовцев.

— Офицеры, не стреляйте против собственного народа. Нам не дают вытащить раненых, спасти женщин и детей, которые сегодня погибают. Я прошу вас прекратить огонь. Мы готовы на любые

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату