Расстрел и разгон Парламента очень напоминал, как отмечают исследователи, разгон большевиками Учредительного собрания, 6-го января 1918 г. Напоминал и известный переворот Луи Бонапарта, когда он из президента превратился в монарха (“18 Брюмера”).

Караул устал... И президент “устал”. Уничтожение Российского Парламента Ельциным может быть скорее расценено как карикатура на 18 Брюмера Луи Бонапарта, переворот, который Маркс в свое время удачно назвал фарсом. А здесь — карикатура на фарс!?

В ходе трагического противостояния мятежного президента и законного Парламента, наряду с различными группами коммунистов, на сторону Парламента встали такие партии, как Демократическая партия, Конституционно- демократическая партия, Социал-демократический центр, не говоря уже о левых партиях — Трудовая партия (профессор Бузгалин), Социалистическая партия трудящихся (Рой Медведев) и некоторые другие. Профсоюзы однозначно стали на сторону Конституции и Парламента, хотя их действия были крайне пассивными. Главное — регионы поддержали Парламент, — об этом я уже писал. Главы же администраций оказались в изоляции. А некоторые — или поддержали законодателя, или пребывали в пассивном ожидании. Это уже потом от поддержки они перешли к ярости, увидев, что Парламент умирает. Что его жалеть? “Убейте их, Виктор Степанович, это бандиты”, — кричал 3-го октября нижегородский “губернатор” Борис Немцов, испуганно молчавший всю первую неделю. Пока из Лондона не приехал его “всезнающий советник”.

Все это заставляет считать политическим абсурдом и традиционной манипуляцией основной пропагандистский прием команды Ельцина, согласно которому массы демонстрантов, выступивших на стороне Парламента, представляют “союз коммунистов и фашистов”. Идеология “красно-коричневого союза” служила цели оправдания переворота, осуществленного самим Ельциным, она должна была доказать, что этот переворот защитит население от “коммунистических и фашистских террористов- преступников”. Однако на самом деле подобная “право-левая” аргументация, котирующая сталинско- бериевскую традицию, не имеет под собой никакой серьезной фактической основы. Элементы фашизма были привнесены ельцинистами в самый центр Москвы, граница между радикал-демократами Ельцина и обыкновенным фашизмом растаяла, улетучилась. Да, в те дни ельцинский Кремль, действия еринцев, гайдаровцев — все это были, по сути, фашистские действия. Это был обыкновенный фашизм.

Теория “коммуно-фашистского заговора”, пущенная для оправдания ельцинской диктатуры за рубежом (которая как раз и напоминала, по сути, фашизм), превратилась в карикатуру на саму себя. Например, даже в проельцинской статье, опубликованной в австрийской газете “Профиль”, численность “фашистского отряда” (если даже допустить это!), пришедшего на площадь для защиты “Белого дома”, оценивалась максимум в 150 человек. Кажется не слишком вероятным, что 150 фашистов, в “союзе” с несколькими тысячами коммунистов могли в то памятное кровавое воскресенье решить судьбу Москвы и России. В понедельник ночью Гайдар, замерев в позе героя (как Муссолини!), произнес по телевидению демагогическую речь “о коммуно- фашистском заговоре”, о котором с тех пор говорят как о факте.[167] [В первых западных откликах заговорили о “бунте коммунистов, сторонников твердой линии”, в борьбе с которым “демократ Ельцин” защищает западные ценности. В этом смысле толковал происходившее и известный американский историк Ричард Пайпс (см.: R.Pipes: The New York Times, 1993, oct.5). Больше того, позже некий А.Кива, новый придворный политолог Ельцина, в номере газеты “Непсабадшаг” от 18 октября прямо оправдывал переворот тем, что коммунисты свили гнездо в структурах власти старого режима, в советах, и удар, нанесенный Ельциным, был всего лишь превентивным актом, и “эти силы отбросили сценарий конституционного переворота...” Нельзя назвать намного более тонким и анализ либерала Дэвида Ремника (Yeltsin and possed, The New York Times, 1993, oct.6). Лицемерие западной, прежде всего американской, печати и политиков разоблачил в резкой критической статье европейский корреспондент “Нейшен” Дениел Зингер. См.: D.Singer: Yeltsin in Dubions Battle: The nation, 1993, oct.11, pp.381-384. Еще раньше осознал реальный характер событий R.V.Daniels. Yeltsin no Yefferson. More like Pinochet. — New York Times, 1993, oct.2.]

Гайдар и не заметил, как стал напоминать идеолога фашистского движения, но только называемого “демократическим”. Путаница в головах людей небывалая. Во многом это было связано с тем, что Парламент располагал лишь незначительным влиянием в прессе: все парламентские газеты, журналы, ТВ и радио были просто “захвачены” мародерствующими президентом и правительством.

Кстати, “демократы”, поддерживающие исполнительную власть Ельцина, всегда представляли собой такое сборище, которое было даже более “пестрым”, чем сам Парламент и его социальная опора. Поддерживавшие его силы включали в себя многих, от старых реформенных коммунистов до антикоммунистических групп, игравших определенную оппозиционную роль при старом режиме, а также мафиозные группы криминального и экономического плана. Массовой же поддержки переворот Ельцина не имел ни в Москве, ни в регионах.

Ныне всех их связывает главная отличительная черта: они требуют дальнейшего расширения бесконтрольной приватизации, передачи земли в частную собственность (против чего категорически возражал еще Лев Толстой) и еще большей открытости российской экономики для мирового рынка, не представляя себе реальных последствий этих шагов.

С другой стороны, все эти лозунги смешиваются с резкой национал- либеральной риторикой, позаимствованной у оппозиции, и антикоммунистическим пафосом. Очень любопытно: “демократы” теперь тоже считают одной из своих главных задач “ возрождение величия” России как мировой державы — этот лозунг они также поспешно “перехватили” у своих парламентских оппонентов. Хотя сами и привели к падению этой самой державы — последний гвоздь в ее “величие” они заколотили расстрелом из танковых орудий Федерального Парламента.

“Реформенная интеллигенция”, представляющая “западные ценности” и надеющаяся на их адаптацию в России, беспомощно наблюдала (и наблюдает) за тем, как в ее собственных рядах укрепляется православное “национальное сознание” и не столько “соборность”, сколько “сумбурность”.[168]