формах, в то время как Парламент исходил из универсальной исторической тенденции к социализации и конвергенции, — хотя, возможно, далеко не все в самом Парламенте это осознавали.

Режим президента, который вплоть до конца 1992 года мог опираться только на внутреннее ядро своего политического окружения, на новичков, примкнувших после августовских событий, на кремлевских комиссаров (полномочных представителей президента в регионах), на чиновников, на администрацию, — за последние полтора года, (с помощью обещаний и уступок) переманил на свою сторону довольно влиятельные элитные группы общества, включая промышленников, военных. Хотя отметим, далеко не всех — многие ощущали брезгливость от общения с ельцинистами, видели всю их несуразность, искусственность, неадекватность.

Шоковая терапия в экономике закончилась в конце 1992 года полным крахом: конфронтация, непрерывно навязываемая, вроде бы сменилась попытками согласования под мощным давлением нарождающегося гражданского общества. Последовал период широко понимаемого центризма, поиска компромисса, включая согласие Ельцина на вывод из правительства некоторых радикальных деятелей и т.д. Потом, когда эти попытки потерпели крах (а скорее, просто- напросто потеряли смысл с точки зрения “более сильного” — то есть Ельцина), а впереди все отчетливее замаячила опасность быстрой утери власти президентом и смены главы правительства, Президент, чувствуя за собой укрепившиеся позиции прежде всего в армии и заручившись поддержкой Запада, решился на клятвопреступление — свержение Конституции. На место шоковой терапии в экономике в сентябре 1993 года пришла шоковая терапия в политике. С разгромом парламентарного политического режима пришел конец демократии, выразителем которой был Парламент. Полностью прекратился процесс формирования гражданского общества, которое не может появиться в тоталитарных условиях.

В свое время “партийное бюрократическое государство” не смогло осуществить быстрые радикальные изменения как в самой структуре государства, так и в политическом режиме. Оно пошло по пути включения президентской надстройки на вершину системы государственной власти, не обезопасив себя от этой надстройки. В результате президентских ударов не выдержал каркас всего здания государства СССР: дезинтеграция стала развиваться на уровне политической надстройки: везде появились президенты с монархическими замашками. В России это же произошло с “модификациями”: Парламент пал под ударами Президента, которого он сам породил. А инициатива, активность, динамизм, предпринимательская жилка, которые характеризовали отдельные группы —техническую интеллигенцию, амбициозных политиков, мелких предпринимателей, промышленную номенклатуру, преступный мир, —все это могло реализоваться, лишь слившись с президентским режимом, став его частью. Не с гражданским обществом и не с партиями, а с “государством Ельцина”. Для того, чтобы в России в настоящее время реализовать какой-то замысел, не нужно убеждать в этом общество, нужно “завоевать государство” — завоевать соратников Правителя. А тот, кто завоевал это государство, получит и общество. Разве это не возврат назад “к большим батальонам”, как говаривал Наполеон Бонапарт. Но это — химерическая победа временщиков, не нашедших новой цивилизованной модели развития. Этого не поняли ни Ельцин, ни его теоретики- советники. Но поймут ли это те, кто придет на смену ельцинистам? Вот это важнее того, что волнует многих сегодня: “когда падет режим Ельцина?”

Первым делом после победы надо было “отблагодарить” армию. Она продемонстрировала свою лояльность новому политическому режиму, когда он рождался заговорщическим путем, находясь под угрозой сесть на скамью подсудимых. Армия тогда реально продемонстрировала свою “богатырскую силу”, расстреляв вместе с людьми и Парламент, и Закон. Но не только из “благодарности за верность” и из желания наградить “без лести преданных” первое же после “октябрьской победы” заседание кабинета министров поставило единственным пунктом своей повестки дня “Военную доктрину России”, изложенную Грачевым. В ней, во-первых, армия отказывается от идеи “невмешательства в политику”, которая была знаменем демократов на протяжении всей их борьбы с Горбачевым. Отныне армия будет вмешиваться во внутренние события, как она вмешалась на стороне мятежного президента осенью 1993 года. Во-вторых, Россия заявила претензии на такую мощь, которую она не в состоянии обеспечить при разрушенных экономике и финансах. Но, известно: “хотеть — не вредно”. Зато создаются “силы быстрого реагирования” для вмешательства во “внутренние дела”, а попросту говоря, для войны с собственным народом.

В-третьих, новый политический режим Ельцина в своей военной доктрине заявил, что Россия больше “не будет уступать”. Хотя отказывается от экспансии. И она намерена в полной мере, в экономическом и военном отношениях, присутствовать в европейском регионе и полагает, что это примут к сведению в мире. Конечно, это только заявки, к тому же гипотетические. Отсюда — “рыхлость” всей концепции: претензии на доминирование, потенциальные возможности которого загублены теми, кто утвердил доктрину. Эта демонстрация бессилия и самонадеянности силы лишь вызывает усмешки в прочно установившемся однополюсном мире, который, осуществив бомбардировки Сербии, наплевал на мнение России. И по сути — навязал соглашение с НАТО “Партнерство во имя мира”.

И наконец, сила нового политического режима проявилась в том (точнее, он хотел проявить ее в том), что он “выносит”, “терпит” демократию. И не просто выносит, а “ставит ее своей целью”, “создает” причем безотлагательно, здесь, и сейчас, и немедленно! Если нужно, мечом и огнем учреждает “парламентскую демократию”, если нужно, растоптав право, учреждает “конституционное правовое государство”. Помимо “легальной монополии” на применение силы, то есть армии, это и является его третьей, нелегитимной опорой.

Дума же призвана служить исключительно для репрезентации демократического лица самого маленького русского государства — в границах времен царя Ивана III. С тех пор, как Дума приняла одно самостоятельное или скорее “полусамостоятельное решение” — амнистировала Хасбулатова и Руцкого — она, если не хочет разделить судьбу Парламента Хасбулатова, не должна претендовать вообще ни на что. Только как бутафорский костюм на сцене политического режима Ельцина, — указывает венгерский исследователь.[166]