стол с телефонами, такой же электрический камин, такие же кресла и кушетка у стены, такая же фигура бронзового гиганта с поднятой вверх рукой, держащей молот, занимающая всю заднюю стену. Только в одном углу стоял диспетчерский пульт с кнопками и сигнальными лампочками да рядом с ним буфет с закусками и винами.

Но все это я разглядел после. В первый же момент внимание мое было всецело поглощено фигурой человека, если только можно этим словом назвать существо, которое поднялось с кресла при нашем появлении. Лишенная всякой растительности голова с мертвенно бледным лицом, исхудалым до такой степени, что, казалось, через кожу просвечивал череп, с трудом держалась на тонкой, морщинистой шее. Костлявые руки непрерывно сводило судорогой, точно их кто-то дергал за нитку. Искривленная спина тряслась. Черный мундир с золотыми дубовыми листьями па петлицах, который сидел на нем, как панцирь на черепахе, был разукрашен нашивками и значками. Большой орден железного креста болтался на шее. Вся его фигура, тощая и сгорбленная, до иллюзии походила на фигуру грифа, только оловянные глаза ничем не напоминали зоркого взгляда хищной птицы.

— Спрячьте ваш пистолет.— сказал он Рожкову по-русски, но с сильным немецким акцентом, — он здесь не будет нужен. Вы видите перед собой Зигмунда фон Римше, оберштурмбанфюрера и начальника этого объекта... Прошу садиться, господа! А с кем я имею честь говорить? Вы, конечно, русские?

— Не ошиблись. А вот титул ваш немножко устарел. — Устарел, говорите? Значит, верно, что Красная Армия взяла Берлин и что рейх и фюрер уже не существуют?

— С мая этого года действительно не существуют. Вам это не было известно?

— С ноября прошлого года и до самых последних дней я не имел связи с внешним миром.

— У вас не было радиостанции?

— Я ее уничтожил. Это было необходимо. Мой первый помощник, отчаявшись в возвращении германской армии, изменил Германии и вступил по радио в сношение с Западом. Это было, когда вы заняли Будапешт. Я приказал его казнить и радиста тоже и уничтожить радиопередатчик, но по ошибке повредили приемник.

— Печальное событие.

— Оно было совершенно необходимо. Так, значит, фюрер погиб?

— Покончил самоубийством.

— А наша партия национал-социалистов?

— Распущена.

— А Геринг, фон Риббентроп, Кальтенбруннер, фельдмаршал Кейтль?

— Преданы суду Международного трибунала, и я надеюсь, что они получат по заслугам.

— Да? Вот этого Абаза мне не сказал.

— Кто это Абаза? Тот самый шпион, которого вы здесь укрываете?

— Да... Которого вы ищете и которого я решил выдать вам.

— Ага! Так вот почему вы и открыли вход?

— Да, поэтому. И еще потому, что хотел узнать от вас, что произошло на свете за долгое время моего уединения. Впрочем, вы ведь все равно бы проникли сюда.

— Разумеется, проникли бы.

— Хотя одного движения моей слабой руки, одного только ее пальца, — Римше поднял сухую, как у скелета, кисть. — было бы достаточно, чтобы тысяча тони динамита превратила в мусор эту скалу вместе с рудником, заводом и всеми ее обитателями.

— Почему же вы не взорвали?

— Я уже сказал: чтобы выдать вам Абазу.

— Тем самым получить возможность помилования? Не правда ли? Тактика ваша понятна.

Римше промолчал.

— Мы имеем сведения, — сказал Краевский, — что поезд, на котором эвакуировался ваш объект, был взорван партизанами и вся команда погибла. Оказывается, это не так?

Сморщенное лицо Римше исказилось улыбкой:

— Это была военная хитрость. Мой вагон был почти пуст. Там погибли только второстепенные работники. Я остался здесь по приказу фюрера, чтобы открыть вход, когда вернутся наши, через несколько недель...

— А прожили больше года.

— Увы. да! Больше года... Со мной здесь оставались только мой сын Фридрих, мой старший помощник, металлург, радист, врач и повар. Всего семь человек.

— Не считая Отто Хиссингера и инженера Пасько,— поправил его Рожков.

— О да! Не считая их. конечно... Я про них совсем позабыл.— согласился Римше, нимало не смущаясь. — Но теперь я совсем один.

— Судьба вашего помощника и радиста нам известна. Куда же девались остальные?

— Инженер-металлург и врач не обнаружили подобающей арийцам твердости духа. Они осмелились требовать, чтобы я выпустил их наружу. Это подрывало воинскую дисциплину. Я должен был их устранить.

— Иными словами — убить?

— Я направил их в сейф для хранения денег и автоматически запер за ними дверь. Поступить иначе я не мог: они могли бежать.

— Через тайный ход, что скрыт за этой статуей? — Рожков указал на бронзового гиганта.

— О нет! Здесь, за этой фигурой, нет выхода. Мы не успели его достроить.

— Так. Поверим на сей раз... А сын ваш где? Тоже очутился в сейфе?

— О нет! Мой Фридрих поступил, как истинный германец. Он знал, что ко мне бесполезно обращаться с подобной просьбой, и покончил с собой.

— На сей раз что-то не верится, — заметил Рожков.

Я слушал скрипучий голос фашиста, глядел на его полумертвое старческое и все-таки надменное лицо, на его тощую, трясущуюся шею с острым кадыком, и сердце мое холодело от ужаса. Нет, это не человек! Это даже не зверь! Это безумец, выродок, чудовище, машина, лишенная всех человеческих чувств, усовершенствованный автомат — все, что хотите, но только не человек.

— А где же ваш повар? — спросил кто-то.

— Карл умер месяц тому назад от тяжелых условий жизни под землей и дурного воздуха. Он оставался мне верен до последних дней. Без него мне трудно обходиться. Мое здоровье тоже несколько расстроилось, хотя кабинет этот отлично изолирован и имеет специальную вентиляцию.

— Так почему же вы не поселили его у себя, в этом кабинете? — не удержался я. — Он тогда остался бы жив!

Римше медленно повернулся в мою сторону и долго глядел на меня оловянными глазами.

— Молодой человек, — сказал он наконец, — устав германской армии не разрешает нижним чинам жить совместно с их начальниками.

Он замолчал, видимо обессиленный длинным разговором, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мы тоже молчали. Через минуту он оправился, налил стакан вина и выпил его.

— Вы ожидаете, чтобы я передал вам господина Абазу? — сказал он, с трудом приподнимаясь с кресла. — Пожалуйста! Он заперт внизу, в кладовой.

— Я прошу вас сначала разъяснить нам, для чего служат эти кнопки, — сказал майор, указывая на пульт.

— О, пожалуйста, пожалуйста! — согласился Римше и с готовностью объяснил нам назначение диспетчерского пульта.

Оказывается, здесь было сосредоточено управление всеми броневыми плитами, преграждающими переходы подземного завода, а также всеми дверьми в отделении «А». Нажатием кнопок их можно было открывать и закрывать. Сигнальные лампочки показывали положение бронзовых плит и дверей. Здесь же были установлены телефонные трубки особой сети, позволяющей подслушивать даже самые тихие разговоры в кабинетах, мастерских и лабораториях. Отдельно в середине пульта была установлена большая кнопка, защищенная стеклом, и при ней сигнальная лампочка. Рожков поинтересовался ее назначением.