– Господи Иисусе, – пробормотал Кармоди. Он повернулся к мистеру Ренфроу. – Я направляю к комплексу наших людей, в качестве прикрытия, – чуть ли не с мольбой добавил он.
– Тем самым вы нарушите приказ полковника Обобы, – возразил Ренфроу, однако без особой убежденности. На его белом, как полотно, лице, обычно таком невозмутимом, отразилось напряжение, которое проявилось в стиснутых челюстях, резких жилках, вздувшихся на шее. – Но, быть может, вам следует… – У него в горле поднялась волна слизи, и он избавился от нее, громко и влажно хлюпнув. – Уг- ххх-хх… не знаю, даже не знаю…
– Всем подразделениям, – сказал в микрофон Кармоди, – даю разрешение приблизиться к комплексу и вступить в боевой контакт с террористами. Как только спецназ войдет в здание, поставить сортировочные кордоны на всех выходах, подготовить носилки и санитаров. Предупредите все медицинские бригады, пусть выдвигаются с включенными сиренами, однако пока что нет никаких данных о количестве раненых. Возможно, оно окажется значительным. Так что пусть медики мобилизуют все свои силы.
– Ларри, и машины «Скорой помощи», – подсказал кто-то.
– И подгоните к выходам машины «Скорой помощи» для транспортировки раненых. Немедленно!
Наступила тишина. На экранах разворачивалось сражение, ребята из спецназа стреляли стоя, в движении, с колена, продвигаясь вперед, приближаясь к центру.
В темноте прозвучал чей-то голос:
– Вперед, ребятки, вперед!
Махир более или менее забыл про джихад, про мученическую смерть, он забыл обо всем, кроме секса. Ему нравилось и убивать, и забирать деньги из бумажников убитых, но лучше всего был секс, а для него секс и насилие означали одно и то же, по крайней мере, так говорил весь его недолгий жизненный опыт. Когда пришел приказ имама, Махир единственный из боевиков не снял оружие и не открыл огонь. Вместо этого он, упиваясь своей силой, своим величием, внушающей ужас свирепостью, двинулся сквозь толпу, а коленопреклонные смертные расступались перед ним, крича и моля о пощаде. Сброд! Сегодня здесь воинов не было! Ха!
Смерть его не пугала, поскольку он уже не раз смотрел ей в лицо и имел с нею дело, и не только во имя джихада. По большому счету, джихад был ему глубоко по фигу. Просто джихад предлагал лучшую возможность заниматься разбоем, что было его призванием в жизни, грабить, что он любил, и наслаждаться плотью, особенно если речь шла о ребенке-девственнице, что было его страстью. И Махир знал, где найти ребенка. Он решительно направился к этой девчонке, прокладывая себе дорогу пинками и ударами приклада. Сейчас она будет принадлежать ему.
И ему еще никогда не доводилось видеть никого, похожего на эту китаянку. Такая бледная, нежная, такая испуганная. Махир влюбился в ее изящные ушки, в идеальную линию рта, в грациозные руки и пальцы. Он мысленно представил себе ее обнаженной, покорной его воле, вынужденной выполнять то или иное кощунство, и следствием этого стала эрекция, твердая, как камень, и огромная, как гора. Он овладеет этой девчонкой.
Махир приблизился к ней, съежившейся в объятиях своей заступницы – матери, тетки, бабки или кого там еще, и ногой отпихнул старую каргу прочь, чтобы ничто не мешало ему взять ребенка. Он наклонился, протянул свою сильную руку, обхватил девчонку за хрупкий бицепс и привлек к себе – и тут весь свет померк, за исключением его глаз, позади которых взорвались реактивные снаряды советского производства, заполнив ночное небо своим сиянием. Махир заморгал, силясь вернуться к реальности.
Старая сучка со всего размаха трахнула его своей сумочкой, описав ею над головой полную дугу полумесяца, и сумочка опустилась с такой силой, будто была наполнена свинцом.
Но едва только к Махиру вернулась способность видеть, старуха ударила его снова, врезав ему по голове тайфуном энергии, и его сознание заполнилось звездами. Казалось, небеса обрушились ему на череп, и он ощутил мгновение полного оцепенения, но тут его со все сторон захлестнули потоки других стерв. Какая дерзость, какое бешенство, какая самоуверенность! В одиночку ни у кого бы из них не хватило силы помешать ему высморкаться, однако вместе, всем весом, кипящей безумной яростью они оглушили Махира, и ему потребовалось слишком много времени, чтобы прийти в себя.
Он отбивался, кричал, корчился и наконец даже укусил чью-то худую руку, подставившую себя, за что был вознагражден пронзительным визгом и вкусом крови во рту, и ему удалось высвободить ногу и отпихнуть кого-то прочь; он потерял равновесие и завалился направо, но затем снова встал, с ревом расшвыривая женщин во все стороны. Гиены! Стервятники! Изгнанные из прайда старые львицы с пересохшими влагалищами! Мусорщики саванн! Махиру захотелось убить их всех. Сверкнув взглядом, горящим ненавистью, он вскинул автомат и крикнул по-сомалийски:
– Шлюхи и стервы, сейчас я вырву сердца из ваших тел, перед тем как оттрахать!
Но тут он обнаружил у себя на груди целое созвездие красных точек. Светлячки?
На самом деле это были лучи лазерных целеуказателей, за которыми тотчас же последовали 9-мм пули, ударившие его быстро и сильно; они показались ему первыми каплями начинающегося ливня, и он напоследок испытал чувство долгого падения на землю.
Никки поискала взглядом снайпера, которого она окрестила Чикаго; казалось, он был повсюду. Наконец она обнаружила его в толпе снайперов приблизительно посередине западного берега «озера Мичиган», там, где в реальности располагается город Расин.
– Снимай снайперов, снимай снайперов! – воскликнула Никки, и буквально в следующее мгновение Чикаго отпрянул назад, а еще через секунду ослепительная вспышка проделала дыру в «Мичигане», высвобождая резкий удар взрывной волны, который почувствовали даже те, кто находился в вертолете.
– Господи, я успел! – воскликнул Ларри, ветеран телекамеры, только что единственный из операторов заснявший кадры разрушения стекла в крыше, которым в ближайшие семьдесят два часа предстояло обойти весь мир.
– Начался штурм! – заорала Никки, продолжая следить, как Чикаго с винтовкой в руках выпрямился у края дыры в стеклянном озере и начал выискивать цели.
– Давай, давай же, черт побери! – приказала она, и поскольку ей удалось опередить остальных, вертолет WFF возглавил безумный воздушный налет средств массовой информации, которые до этого момента послушным строем кружились над комплексом на высоте три тысячи футов, но теперь развалился и рассыпался. Журналисты не рассуждали; им нужно было любой ценой добыть классные кадры для своих телекомпаний.
Вниз сквозь сгущающиеся сумерки. Капитан Том опустил вертолет так быстро и резко, что все, кто находился на борту, оторвались от сидений, ощутив нечто подобное невесомости. Оба телеоператора судорожно вцепились в переборки, но Никки, воинствующая принцесса, Мери Тайлер Мор из преисподней только кричала:
– Давай, давай, спускайся к входу, Том, черт бы тебя побрал, давай же! – Она обернулась к двум мужчинам. – А ну, живо за работу, мать вашу, нам нужна картинка!
Нагоняй от возбужденной и разъяренной Никки был на самом деле гораздо страшнее, чем свободное падение под управлением 60-летнего бывшего летчика морской пехоты, находящегося в легком подпитии, поэтому операторы проползли вперед к своим камерам и начали снимать, а поскольку они были первыми, им единственным удалось нужным объективом, четко и в фокусе снять кадры того, как бойцы отряда спецназа под командованием Майка Джефферсона самовольно бегут к северо-восточному входу в комплекс с оружием наготове. А еще через тридцать секунд двери, все двери этого выхода, распахнулись, и из них хлынул поток спасавшихся бегством заложников. Одновременно ко входу подъехала колонна машин «Скорой помощи», с красными мигалками, – на самом деле ко всем входам с разных сторон. Из машин быстро выходили врачи и санитары, начиная разворачивать сортировочные пункты. Санитары с носилками ждали, когда освободятся от людей пассажи, чтобы поспешить внутрь комплекса.
– Никки, что у вас происходит? – послышался в наушниках голос ведущего в студии, чье имя на мгновение вылетело у Никки из головы.
– Ну, похоже, в тот самый момент, когда предводитель террористов отдал своим людям приказ открыть огонь, какая-то группа спецназа, находившаяся за пределами здания, ворвалась внутрь при
