могла сделать. Он застонал, когда мы въехали на территорию его района.

— Все в порядке, — произнесла я.

— Нет, не в порядке. Я не хочу стать таким, как был Дедушка Лен.

Его хныканье превратилось в страдальческий стон.

— Как кто? Что ты имеешь в виду?

Он ничего не ответил.

Джена стояла у обочины, скрестив руки на груди.

Не хотела бы я быть Джеем завтра утром по очень многим причинам. Джена была готом и не любила слушать всякую чушь.

Она и я довели Джея до постели, не разбудив его родителей, а потом она отвезла меня домой.

— Что должно было случиться, чтобы он так напился? — спросила она, нахмурив брови.

— Вечеринка немного сошла с рельсов.

— Подожди… эта та вечеринка, на озере? Хм, даже я слышала о ней.

— Это было реальное безумие.

Мы помолчали несколько минут.

— Кто такой Дедушка Лен? — спросила я.

— Хм… он упоминал его имя? Так… отец нашей матери. Жестокий алкоголик. По словам матери, хотя… на трезвую он был отличным человеком. Мать была без ума от него. Как, впрочем, и все остальные. Но стоило ему выпить, и он превращался в монстра. Он обидел множество людей, много лет мучился и, в конце концов, не выдержал.

Когда я глотнула какао, в девять утра следующего дня, на балконе уже было душно и жарко. Ветра не было, но до меня доносился запах коровьего навоза с соседнего пастбища.

Пэтти вышла со своим кофе и понюхала его, наморщив свой нос она зашелестела газетой, а я открыла книгу, не в состоянии сосредоточиться.

Слишком много произошло на вечеринке прошлой ночью.

Я не любила вспоминать о дне моего рождения, частично потому, что помнить так далеко было неестественно, и частично потому, что я все равно не могла осмыслить случившееся.

Я не знала, что должна была чувствовать. И мне не хотелось чувствовать себя неправильно, если этого можно было избежать.

Но теперь, когда Кайден растревожил застаревшую рану, она кровоточила и нуждалась в уходе.

Я называла время до своего рождения «тёмными днями». Не потому, что они были плохими, а потому, что пребывание в утробе было тёмным. Как укутаться в тёплый гамак в ночную пору. Лучше всего я помнила голос своей матери.

Она пела, когда я впервые ее услышала. Когда я вздумала подвигать конечностями, толкая что-то упругое и гладкое вокруг себя, она засмеялась, тем самым оттолкнув меня обратно.

Голос Джонатана Ла Грея тоже витал надо мною в те дни, громыхая жестким хриплым тембром.

Рождение оказалось дезориентирующим событием, было слишком ярко и слишком холодно. Но самым худшим оказалось чувство потери некоторых знаний, которые стали для меня привычными в течение тёмных дней.

Я не слишком хорошо видела своим младенческим зрением, но я помню натиск мужских глаз, который обрушился на меня в тот день.

Эти глаза были наполнены знаниями, которых мне сейчас не хватало.

«Просто скажи НЕТ наркотикам, хорошо, детка?»

Я никогда не знала, было ли резкое сообщение мужчины, адресованное мне, серьезным или саркастичным.

Больше я его никогда не видела. Я все еще могла вспомнить монахиню — морщинистую старуху, издававшую чистый лавандовый запах спокойствия и мира.

И Пэтти, стоящую рядом со мной, со своими рассыпавшимися вокруг лица волосами, в тот день, когда она пришла меня забирать. Она лучилась от любви, когда они поместили меня в ее протянутые руки, словно хрупкий подарок.

Единственная часть прошлого, которую я понимала и потому могла по-настоящему дорожить — момент, когда я встретила Пэтти.

Я смотрела на нее теперь, когда она, переворачивая страницу газеты, что-то про себя напевала.

Вдали на холмах сквозь сосновые елки мчался поезд.

— Я встретила кое-кого, кто на меня похож, — сказала я.

Поезд издал громкий свист. Газета выскользнула из рук Пэтти и с шелестом упала на пол.

Совершенно неожиданно я увидела темные облака эмоций, появившиеся вокруг нее.

— Пэтти? — прошептала я.

— Кто это был? — Паника в ее голосе меня пугала.

Она схватилась за край пластикового стола, словно опасаясь упасть.

— Я… не то чтобы знакома с ним, — заикалась я, — мы всего лишь немного поговорили прошлой ночью.

— Держись от него подальше! — Она выразительно указала на меня, ее глаза расширились от волнения. В квартире зазвонил телефон, и мы удивленно посмотрели друг на друга.

Звонок раздался снова.

— Подними трубку, — сказала она. — Мне нужно подумать.

Я подскочила и побежала в комнату, отвечая на третьем звонке:

— Алло?

— Привет, — произнес слабый и скребущий голос.

— Джей? Твой голос отвратителен! — Я села на кухонный стол и посмотрела на Пэтти. Она сидела с закрытыми глазами, все еще держа край стола, ее осанка была жесткой.

— Я чувствую себя отвратительно, — сказал он. — Как сильно ты меня ненавидишь?

— Не сходи с ума, Джей. Я просто волновалась за тебя. Тебе плохо?

— Я чувствую себя так, будто меня сбили грузовиком Мака. Я не помню всего, но то, что я помню заставляет меня чувствовать себя ослом.

— Нам повезло, что Джена помогла, — сказала я.

— Хм-м-м. Я сполна заплатил за это. Она подняла меня в семь часов и приготовила мне завтрак, прежде чем уйти на работу. И я не говорю сейчас о чашке хлопьев. Я говорю о яйцах, беконе и всем остальном! Я не в состоянии был даже стоять прямо.

Я сдержала смех, когда представила это.

— Что ты помнишь? — спросила я.

— Я рассердился на тебя, потому что решил, что ты под кайфом, поэтому я начал прикладываться к бутылке с джином. Уф-ф. Я даже думать об этом не могу, не то меня стошнит. Потом все начали подходить ко мне и спрашивать, слышал ли я, что Скотт подсунул тебе наркотик, и тут я, просто, не выдержал. Все остальное я помню только кусками, и то, по большей части, о том, как я прочесывал местность, пытаясь найти его. Я уверен, что сбил пару людей с ног. О, черт, не могу поверить, что меня угораздило так сильно напиться.

— Это все что ты помнишь?

— Да. Почему? Что я еще натворил? — Я покосилась на Пэтти. Скрестив руки на груди, она всматривалась в деревья, растущие за балконом.

Я понизила голос.

— Произошло незначительное происшествие, вовлекшее тебя, Скотта и окно.

— О, нет. Ты серьезно? Все целы? Окно разбилось?