Нынче утром я застаю Рено в тихом бешенстве. Молча наблюдаю, как он швыряет в огонь скомканные бумаги, внезапно набрасывается на целую кучу брошюр, лежащих у него на столе, и сваливает всю охапку в камин на потрескивающие угли. Потом метким броском отправляет небольшую пепельницу в корзину для бумаг. Достаётся и Эрнесту, за то что не сразу прибежал на зов хозяина: в его адрес летят страшные угрозы. Пожалуй, становится жарко!

Я сажусь, скрестив руки на груди, и жду. Взгляд Рено останавливается на мне, и он смягчается:

– Это ты, лапочка? Я не видел, как ты вошла. Откуда ты?

– От Рези.

– Как же я не догадался?! Дорогая! Прости, что я так расшумелся: я недоволен.

– Я и не подозревала, что вы на такое способны!

– Не смейся… Поди ко мне. Успокой меня. Мне стало кое-что известно о Марселе… Это начинает надоедать… До чего гнусно!

– Да ну?

Я вспоминаю последнее посещение своего пасынка: он в самом деле переходит всякие границы. Из непонятного бахвальства пересказывает мне то, о чём я его не спрашиваю, и, между прочим, излагает подробности одной своей встречи на улице Помп в час, когда из дверей лицея Жансон выходят детишки в синих беретах… В тот день Рези не дала ему досказать свою одиссею; она появилась неожиданно и почти час пыталась покорить его своими взглядами и самыми соблазнительными позами. Наконец устала, сдалась, повернулась ко мне, махнула рукой, словно хотела сказать: «Уф! С меня довольно!». Я рассмеялась, А Марсель (этот свихнувшийся малый далеко не глуп) презрительно усмехнулся.

Впрочем, презрение сменилось нескрываемым любопытством, как только он увидел, что Рези пустила в ход свой арсенал (всё тот же!) и против меня… Демонстрируя неуместную скромность. Марсель удалился.

Что же ещё натворил этот мальчишка?

Кладу голову к Рено на колени и жду, когда он заговорит.

– Всё то же, дорогая! Мой очаровательный сынок обстреливает новогреческой литературой отпрыска добропорядочного семейства… Молчишь, девочка моя? Увы, пора бы мне к этому привыкнуть!.. Однако эти истории приводят меня в ужас!

– Почему!

(Я говорю едва слышно, но Рено так и взвивается.)

– Как это – почему?!

– Почему, хочу я знать, дорогой мой, вы кокетливо, почти одобрительно улыбаетесь при мысли, что Люс была мне больше чем близкой подругой… а также надеясь – я повторяю: надеясь! – что Рези могла бы стать более удачливой Люс?

До чего забавное выражение лица у моего мужа в эту минуту! Крайнее изумление, нечто вроде оскорблённого целомудрия, растерянная добродушная улыбка волнами набегают на его лицо, словно тень от облаков – на равнину… Наконец он с торжествующим видом восклицает:

– Это не одно и то же!

– Да, к счастью, не совсем…

– Это совсем не одно и то же! Вы-то можете делать всё, что угодно. Это прелестно и… это не имеет значения…

– Не имеет значения? Я с вами не соглашусь.

– Не спорьте! Для вас, милых юных красавиц, это… как бы сказать?., способ утешиться, отдохнуть, отвлечься от нас, мужчин…

– О!..

– …или по крайней мере компенсировать убытки, логическая возможность найти более безупречного партнёра, равного вам по красоте, в котором вы узнаёте собственную чувственность, свои слабости… Если бы я осмелился (но я не посмею!), я бы сказал, что некоторым женщинам просто необходима женщина, чтобы не потерять вкус к мужчине.