выворачивая голову, орала, тратя последний воздух из легких. Теперь она тоже видела то, о чем рассказывала девочка Маша.

Неожиданно кошмарное видение закончилось. По глазам ударил яркий свет, комнату заполнили голоса.

– Какой бес в тебя вселился?! – орал Женька, удерживая Вовку в стороне от Насти.

– Пусти! – рвался вперед Толмачев.

Набежавший на него из коридора Николай Сергеевич через голову низкого Ермишкина ударил старшего вожатого по лицу. Вовка отлетел к столу и затих.

Наташка дала Насте воды. Руки ходили ходуном, полстакана пролилось. Она пыталась одернуть на себе сарафан, но от волнения никак не могла подцепить подол – неверное движение уводило руку в сторону.

Вовка держался за разбитую губу, тяжелым взглядом осматривая присутствующих. Запоминал.

– Уходи, – тихо произнес Женька, специально встав между Настиной кроватью и столом. Если Вовка сделает шаг мимо двери, он его не пропустит.

– Ты об этом пожалеешь, – выдавил из себя Толмачев.

– Как бы тебе не пожалеть, – хорохорился Женька, но вид при этом имел не победителя, а побежденного.

Вовка ухмыльнулся. Обыкновенно так. Как обычно это делал. Подвигал челюстью, проверяя себя на наличие увечий. Николай Сергеевич растерянно потер кулак. Толмачев вышел. Слышно было, как он отпирает дверь корпуса и тихо прикрывает ее за собой.

– Это не Вовка, – прошептала Настя, справившись с дрожью и ровнее садясь на кровати.

– Ладно, – одним словом сворачивая возможные обсуждения, произнес Николай Сергеевич. – Поздно уже. Нат, глянь, никто не проснулся?

Цветкова покорно вышла из комнаты. Все, что нужно, она узнает чуть позже.

Настю передернуло запоздалой реакцией на испуг. Ермишкин не смотрел на нее. Стоял, хмуро уставившись себе под ноги, пытался уложить сегодняшнее событие в своей голове.

– Женя, – жалобно позвала Настя.

– Сейчас приду.

На прямых ногах вожатый подошел к окну и вывалился в дождливую темноту. На Настю сквозняком дохнуло могильной сыростью размытой почвы. От запаха неприятные мурашки пробежали по спине.

– Дверь закрой, – донеслось из ночи.

Настя побрела в коридор. Хотелось обнять себя крепко-крепко, чтобы выгнать изнутри мелкого дрожащего зверька. Страх. Ей было по-настоящему страшно. Все еще хотелось убедить себя, что это был Вовка. А страшное существо всего лишь ей померещилось. Но если так, то как Вовка попал в корпус? Через окно. Не постучал в дверь, как делал обычно, не позвал, чтобы впустили. Долго сидел? Вряд ли. Но при этом одежда его не была мокрой, хотя на улице дождь и все в корпус приходили мокрые. Кеды его должны были оставить грязные следы на полу. Опять ничего. Словно он перенесся из своей комнаты сюда. И с чего вдруг всегда спокойный рассудительный Толмачев кинется на нее с объятиями и с выбиванием признаний? Ответ один – это не он. Это кто-то страшный, кого ухитрилась увидеть девочка Маша. Демон или кто-то другой, кто хочет быть всегда с ней. Все по Лермонтову. Остается только умереть. Как бабушка.

Настя закрыла дверь, вернулась, поискала в чемодане сотовый. Телефон в лагере был не нужен. Звонить ей особенно некому, ждать чьего-то звонка она тоже не собиралась. Никто из вожатых трубки с собой не носил – аппараты легко терялись, разбивались, тонули в речке. Включали их, если надо было кому-то позвонить. А Насте сейчас очень надо было услышать мамин голос.

Она не сомневалась, что дома у нее никто не спит. Бабушку не любили, но смерть – это всегда смерть.

– Настя, что? – сразу крикнула в трубку мама.

Из головы тут же высыпались все слова, что она собиралась произнести.

– А у вас что? – Мама впервые себя так вела, Настя не понимала ее.

– Все нормально. У тебя что-нибудь болит?

– Голова, – неловко пробормотала Настя.

«Прости!» – прошелестело в воздухе. Настя испуганно прижала к себе трубку, оглянулась. Около окна стояла ее бабушка. Такая, какой Настя ее запомнила. Невысокая, с бледным морщинистым лицом, в платке, скрывающем реденькие седые волосы, с внимательными карими глазами.

Настя попятилась, споткнувшись, упала на кровать. Ей хотелось поднять руку, чтобы убедиться, что перед ней фантом, призрак, ее собственная фантазия. Но она не шевелилась, боясь узнать обратное.

– Настенька.

Бабушка сложила руки на животе, чуть склонила голову к правому плечу. Этот простой, до боли узнаваемый жест заставил Настю обмереть от ужаса. Это была не фантазия. К ней и правда пришла ее бабушка.

– Тяжко мне уходить вот так, душа мается. Помоги. Возьми мой гостинчик. Хороший. Пригодится.

Из телефонной трубки тараканьим писком доносился мамин голос. Она рассказывала, кого удалось найти, кто приехал, кто помог. Что хоронить решили в деревне. Что местный священник согласился провести обряд.

Настя медленно закрыла глаза и так же медленно открыла. Бабушка приблизилась. За ее спиной возник черноглазый.

– Возьми его от меня. Он помощником будет. Не обидит. Ваши судьбы теперь повязаны.

А мама уже рассказывала, как она всю жизнь боялась, что бабушка Настю «испортит», ведь бабка была ведьмой, с демонами зналась. Они ей указывали, что делать, как людей лечить и как им вредить. Что бабушка в приступе откровенности сама рассказала, как однажды, когда она сама была маленькой, встретилась ей старуха. Как повела ее старуха на перекресток, как кричала какие-то слова. И как потом эта старуха ругалась – что-то не получилось. На следующую ночь черт понес маленькую бабушку снова на тот перекресток, было как раз полнолуние. Все слова она не запомнила, но ей как будто кто подсказывал. И явился на ее зов демон. С тех пор он всегда с ней. И что этого демона перед смертью надо бы передать. Как только мама об этом услышала, она тут же забрала Настю. Никто так и не знает, говорила бабушка правду или все придумала, но Насте надо вести себя ближайшие сорок дней осторожно. Сходить в церковь, приглядываться к людям.

– Настя, внученька.

Тяжелая шершавая ладонь опустилась Насте на лоб, погладила по голове.

– Тяжело мне, освободи.

В какой-то детской книжке это было – если ведьма вызывает демона и не отправляет его обратно, то он потом вечно служит ей.

– Пускай уходит, – через силу произнесла Настя.

В глазах демона застыла вечность. И эта вечность манила к себе. Все то, что он обещал, снова зазвучало в ее голове. Бессмертие, блаженство, власть. Все то, что она хотела. Но как он мог так ее обмануть? Зачем предстал в образе, который она так желала? Это было подло! Он не смел пользоваться ее тайными фантазиями. Не было никакой любви. Все обман. Он получит согласие и станет через нее совершать что-то мерзкое – губить, рушить, развращать. Нет, не нужна ей такая власть. Не нужен ей такой демон. Ведь это из-за него тогда бабушку бросало по комнате, так что все оказалось перевернуто. Видимо, она пыталась отказаться. Видимо, ее отказ не был принят.

– Алло! Алло! Настя! – звала мама.

– Хорошая моя, – ворковала бабушка. – Куда же от этого денешься? Судьба наша такая. По роду передается. Ты своей внучке потом оставишь.

Некстати вспомнилось изображение ведьмы, летящей на метле на шабаш. Что, и так всю жизнь?

– Настя! – кричала мама.

– Настенька, – шептала бабушка.

Демон прожигал ее взглядом. Он обещал выполнить любое желание.

– Насть, ерунда какая-то, – вошел в комнату Женька.

Настя вздрогнула.