И вот уже, счастливая, сжимая в зубах заветную ложечку, она промчалась по двору, свернула за угол… И в этот момент на неё обрушился страшный удар.

Сначала кошка подумала, что в неё бросили камнем. Но тут же увидела чёрную тень от крыльев и услышала над собой знакомый хриплый голос. Это была та самая злобная ворона, которая повсюду преследовала её. Именно она несколько дней назад, натравив на Марианну Васильевну всю стаю, загнала её в вентиляционную шахту. А теперь она била её своим страшным клювом и рвала острыми когтями. Последнее, что помнила Марианна Васильевна, была золотая ложечка, с которой мерзкая птица скрылась за домами…

Сопоставив сведения, полученные от Ломоносова, с рассказом детей о Марианне Васильевне, Гусев-Лебедев-Пугач пришёл к железному выводу: так же, как преступник всегда возвращается на место преступления, кошка должна вернуться в дом. Поэтому Барабан Барабанычу было поручено следить за чердаком, Ломонсову — дежурить у подъезда, а маме Тане — уложить детей спать. Что она и сделала, несмотря на отчаянные протесты Юры и Нюры.

Сам же Главный Милиционер прибыл на Петровку, 38, и отдал весьма странный приказ о задержании всех разноцветных кошек с золотыми ложками в зубах. Всю ночь доблестная милиция гонялась по Москве за бездомными кошками. Акция эта не принесла никаких результатов, зато дала повод журналисту Щекотихину написать хлёсткий фельетон о борьбе с преступностью под названием «Кошка — Золотая Ложка».

Лейтенант Ломоносов был очень ответственным человеком. Уж если ему было поручено стоять на посту, так он именно стоял, ни разу не присев на скамейку. Он ни разу никуда не отлучился и даже ни разу не моргнул, боясь проморгать злополучную кошку.

— Ох, горюшко ты моё! Да разве ж можно столько стоять не емши…

Напрасно сердобольная мама Нина Алексеевна спускалась во двор, принося сыну то домашние пирожки с капустой, то кулебяку с мясом, то зразы с грибами. Ломоносов знал одно простое правило: после еды всегда хочется спать. Поэтому он категорически отказывался от всего, даже от глазированных сырков с изюмом. И только под самое утро, ёжась от предрассветного холода, он попросил маму принести ему горячего кофе с молоком.

— Вот, сынок, пей, — сказала Нина Алексеевна, протягивая Ломоносову дымящуюся кружку. — Только молока-то совсем не осталось. Всё кошка выпила. Да и не выпила, а больше разлила. Ты уж прости, больная она. Зато какая красавица! Пёстренькая такая… Я даже думаю оставить её у нас. Я целыми днями одна, а тут — существо живое…

— Что?! Кошка? — закричал вдруг лейтенант, расплескав кофе и напугав маму. — Да что же ты молчала-то всю ночь! Я тут торчу, как дурак… Караулю, понимаешь, эту кошку…

— А ты бы с матерью говорил почаще, — обиделась Нина Алексеевна. — А то для всяких уголовников у тебя время есть, а для меня и пяти минут не находится…

— Прости, мама, — перебил Ломоносов. — Мы потом поговорим, сейчас мне некогда.

Оставив маме невыпитый кофе, лейтенант бросился срочно будить бомжа, но Потёмкин, всегда встававший до первых дворников, был уже на ногах. Придя в квартиру Ломоносовых, он с первого взгляда опознал Марианну Васильевну.

— Она самая, — подтвердил бомж. — Только без рыбки.

— Да куда ж ей рыбки-то! — всплеснула руками Нина Алексеевна. — Она же ещё слабая совсем. Ей сейчас только покой нужен. Кошка — она же как человек.

— Даже лучше, — согласился Потёмкин.

Не дожидаясь конца этой интересной беседы, Ломоносов помчался на чердак.

Барабан Барабаныч так нервничал, что даже ни во что не превратился, услыхав шаги на лестнице.

— Ну, что там? — бросился он навстречу участковому.

— Кошка найдена! — с гордостью доложил тот.

— А ложка?

Лейтенант смутился.

— Ложка — пока нет…

— А вы с ней говорили?

— С кем? — удивился Ломоносов.

Дед терял терпение:

— С кошкой, разумеется!.. Ах, ну да… вы же по-кошачьи не понимаете. Где она?

Марианна Васильевна лежала на том же месте в комнате Ломоносова. Нина Алексеевна с Потёмкиным, слава Богу, продолжали свою беседу на кухне, за чашкой чая. И Барабан Барабанычу ничто не мешало поговорить с кошкой.

— Скверное дело, — сказал Барабан Барабаныч, поднимаясь с пола. — Очень скверное. Она сказала, что ложку унесла ворона. В неизвестном направлении…

Искать маленькую золотую ложечку в огромной Москве — дело абсолютно безнадёжное. Но тем не менее Гусев-Лебедев-Пугач решился на этот безумный шаг. Почему он пошёл на это? Хотел ли он заручиться поддержкой барабашек в борьбе с мировой преступностью или на этот раз им руководило простое человеческое сочувствие? Никто никогда этого не узнает. Сердце милиционера глубоко спрятано под мундиром и бронежилетом.

В семь часов утра прямо с постели в воздух был поднят боевой отряд капитана Скворцова. Вертолёты с десантниками, едва не задевая крыши домов, прочёсывали город квадрат за квадратом от кольцевой дороги к центру.

Из соображений секретности штаб по руководству операцией разместился в кабинете Гуталинова. Сам Гусев-Лебедев-Пугач, держа постоянную связь по рации, крестами отмечал проверенные участки на карте. Напротив него сидел Барабан Барабаныч и время от времени стучал пальцами по столу, координируя действия всех московских барабашек. Которые тоже бороздили воздушное пространство.

В этот день москвичи были поражены не столько вертолётами, сбивавшими антенны с их домов, сколько безумным количеством птиц, круживших над столицей. Причём рядом с привычными голубями и воробьями летали неизвестно откуда взявшиеся сойки, гуси, журавли и куропатки. В районе Сокола заметили даже двух орлов, которых не было в Москве, кажется, со времён Ивана Грозного. А на телевидение, в программу «В мире животных», позвонила какая-то дама и сообщила, что только что видела пролетевшего мимо её окон пингвина…

Гуталинов, не выдержав вынужденного безделья, тоже решил принять посильное участие в поисках. И, несмотря на меткое замечание Лебедева-Пугача «Вороны краденое в комиссионки не сдают», сел в машину и отправился скупать золотые ложки. Никакого результата это, конечно, не дало, если не считать, что цена золота на бирже подскочила сразу на 18 пунктов…

Мама Таня обеспечивала прикрытие всей операции: она сидела в приёмной и, мило улыбаясь, следила, чтобы ни одна: живая душа не проникла в кабинет Гуталинова. Впрочем, это не составляло для неё особого труда, так как этим она занималась ежедневно…