— Не поднимайся, парень. Мне так удобнее с тобой разговаривать. А то ты вон какой прыткий: чуть не грохнул меня…
— Что тебе нужно? — глухо заговорил Хромов, сидя на полу и разворачиваясь лицом к гостю. — Что я должен сделать?…
— Во как заговорил, молодец! Уже ничего не нужно делать… Жаль мне тебя, Валера! Был бы ты со мной, мы бы такими делами ворочали! — гость мечтательно закатил глаза и опустил дуло. Хромов, однако, осознавал, что это не более, чем игра. — Эх, жаль, что ты не в моей команде…
— Зато она в твоей команде, — мрачно пробурчал Хромов.
— Ну ты Пуаро! Ну ты Пинкертон! В корень смотришь! Эх, и зачем ты только встал у меня на пути? Оставался бы лучше у себя в спецшколе, преподавал бы понемногу, звания очередные получал, диссертации готовил. У тебя же голова, деньги тебе не нужны!
— Я… буду работать… на тебя, если хочешь, — сказал Хромов, бегая глазами по комнате.
— Ну-ну, не суетись, Хромов! Твой топорик далеко! Нет, конечно, работать на меня ты никогда не будешь. Врешь ты, братец! Я тебя знаю: деньги для тебя не более, чем средство, тебе истина милее всего, розовые идеалы. Вот потому-то тебе «папа» и не платит. Ты идейный. К тому же ты — хе-хе! — патриот. Надо же такое: в наше время, на нашем месте — и патриот! Это, парень, опасно. Для всех опасно, слышишь? Для меня опасно, для таких, как я. Если ты, патриот, будешь жить со мной в одном доме, то что же мне, космополиту безродному, тогда делать? Как же я тогда обустрою свою драгоценную жизнь? — гость говорил это с нескрываемой издевкой и при этом смеялся. — Я ведь нежный и капризный, мне ведь много, очень много надо. И, самое главное, мне ведь ничего и никого здесь не жалко, кроме себя, конечно! Нет, нам с тобой решительно невозможно жить в одном доме: или ты, или мы, братец. Хотя, как выразился один большой русский писатель, мы этот самый дом не любим, мы и стены в нем обоссать можем, потому что нам все равно здесь не жить… А что, хоть и ругают его, а прав он: запросто можем, с превеликим, так сказать, удовольствием. Но мне пока рвать когти отсюда рановато. Поэтому ты, брат, увы, не жилец. И потом, не я сейчас, так кто-нибудь другой когда-нибудь вычистит тебя отсюда… Да, всем ты поперек горла со своими убеждениями да исключительными способностями. Всем, кроме начальства, конечно. Оно все твои победы себе в заслугу ставит, на этом и держится. Слушай, Валера, скажи, а ведь ты там, — гость махнул рукой себе за спину, — компьютер искал, верно? Ладно, не молчи, все равно знаю, что искал. Такой уж ты, умный. И ведь почти в точку попал. Надо же, без всякой информации вычислил! А эти дурни из центра никогда не докопаются. Ты, брат Валерий, один их всех стоишь. И все же не возьму я тебя к себе, не возьму. Спокойней мне да и многим человечкам будет, ежели ты теперь кончишься…
— Подожди, давай поговорим, — хрипло заговорил Хромов, продирая одеревеневшее горло словами. На лбу у него выступила испарина, губы побелели и едва заметно дрожали. — Ты ошибаешься, ты меня не за того принимаешь.
— Хватит, Валера. Может, я и не обладаю твоими аналитическими способностями, но именно я стою за спиной, и то в левое ухо клевещу, то в правое ухо нашептываю. Я бы, может, и оставил бы тебя в живых, но мне, друг, с тобой тесно здесь. Нет, не в этом доме, а на всей нашей голубой планете Земля. Что, хорошо сказал? Все никак не могу свои крылья расправить! — гость подошел на расстояние вытянутой руки к Хромову и приставил дуло пистолета к его голове.
— Пришьешь… меня? — Валерий Николаевич облизал сухие и шершавые, как наждак, губы и горько усмехнулся. — Но ведь все знают, что я поехал сюда. А кое-кто даже посвящен в то, зачем именно я поехал. Тебя мгновенно вычислят, в шесть секунд! Ты хочешь… нет, ведь ты не можешь… — Хромов вдруг обхватил ноги гостя руками и с силой боднул его головой в колени, намереваясь свалить противника, но в этот момент в голове у Хромова разлетелся брызгами хрустальный шар, и земля из-под него выскользнула, как маленькая льдинка, на краткое мгновение открыв его внутреннему взору бескрайнее синее небо.
Хромов затих у ног гостя, не подавая признаков жизни. Гость высвободил свои ноги и дважды с силой ударил Валерия Николаевича рукояткой оружия по затылку. После этого он приложил свою руку к виску бездыханного хозяина и проверил пульс. Пульса не было.
Гость обшарил карманы Хромова, извлек из одного какой-то клочок, и, усмехнувшись, спрятал его себе в карман. Затем он подошел к старому платяному шкафу и двумя пальцами поднял с пола туристский топорик за его серединную часть. Смочив обух топора свежевыступившей кровью хозяина, он положил топорик рядом с телом, предварительно протерев собственной рубашкой те места топора, к которым прикасались его пальцы. Отпечатки на резиновой ручке при этом остались нетронутыми. Закончив с топориком, он посмотрел на часы.
«Смерть Валерия Николаевича Хромова наступила между восемнадцатью и девятнадцатью часами в результате получения нескольких ударов тупым предметом в затылочную область», — ухмыляясь, подумал гость и еще раз взглянул на Хромова. Из расстегнутой рубашки Валерия Николаевича вывалился маленький алюминиевый крестик на шнурке.
— Спаси и сохрани, — прочитал, ухмыляясь, гость и с силой дернул за шнурок, пытаясь разорвать его, но шнурок оказался крепким. Немного раздраженно гость попробовал снять крестик с головы Хромова, но не смог: мешали то затылок, то подбородок. В общем, голова никак не пролезала сквозь петлю шнурка. — А может, тебе голову отрезать? — зло спросил он свою неподвижную жертву и усмехнулся. — Я бы отрезал, да по регламенту не положено!
Еще раз с силой и все так же безрезультатно дернув за шнурок, гость чертыхнулся и собрался произвести последний «контрольный» удар в височную область, но в этот момент кто-то тихонько постучал в дверь.
Тетя Дуся, вся как на иголках, стояла у окна своей кухни, словно Великая Китайская стена заслоняя собой пропахшее жирной стряпней пространство от бойкого небесного света, который тщетно искал хоть маленькую щелочку, чтобы проникнуть в сумрачное жилище. Со все возраставшим напряжением тетя Дуся ждала развязки.
Стоя у открытой форточки, она изо всех сил прислушивалась: сначала кто-то (конечно, сам Валера!) по-хозяйски громко ходил по дому, потом шаги разом стихли и стало слышно что-то вроде разговора. Но потом вдруг опять началось какое-то движение.
«А вдруг Валерика там… того? — подумала она в ужасе. — Эх, парень, лучше б ты у меня топорик взял! Спокойней было б!»
Тяжело вздыхая и озабоченно качая головой, тетя Дуся сняла передник и, шумно, как штангист перед схваткой со снарядом, выдохнув, пошла к соседу, переваливаясь из стороны в сторону.
Покашляв у входной двери для приличия, она три раза стукнула и тоненьким голосом позвала:
— Валерик, ты там?
Никто не отозвался. Потоптавшись в нерешительности на пороге и решив, что сосед скорее всего заснул, она чуть громче повторила свой бессмысленный вопрос (а где же ему еще быть, как не дома?!) и вошла в дом.
Всюду царил беспорядок: в кухне, в коридоре, в комнате. Хозяина нигде не было видно. «Во дает, парень, уже спит. Да что им, молодым, все наши заботы! Такой беспорядок, а он валяется себе!» — возмущалась про себя тетя Дуся, заглядывая в разные двери.
— Валерик! — вдруг закричала тетя Дуся, увидев на полу в маленькой комнате распростертое тело хозяина. — Убили! — заголосила она, с треском приваливаясь к хлипкой перегородке. — Ой, на помощь!
И тут несчастная женщина увидела рядом с бездыханным соседом… свой туристский топорик. Да-да, тот самый туристский топорик, который она совсем недавно предлагала ему и который он отказался брать.
— Откуда он здесь? — в сердцах возопила она, хватаясь за левую грудь и медленно сползая на пол. — Ну все, теперь засудят, как пить дать засудят!
Но перед тем как отключиться от происходящего, уже в полуобморочном состоянии она все же успела подумать о том, что надо бы приложить к груди мертвого Валерика ухо: а вдруг он еще живой?
