Но подобно гоголевскому Хоме-философу, прозектор не смог сдержаться!
Идя к выходу из анатомички, он все же задержался около майора и с интересом заглянул ему в лицо…
Глаза майора были открыты!
«Непорядок!» — подумал Бурков и собрался своей ладонью закрыть их, но в этот момент голова майора начала подниматься с легким скрипом суставов, застывших на холоде. И прозектор, чертыхнувшись, решил досмотреть свою «покойницкую» галлюцинацию до конца.
Майор сначала с трудом повернул голову вправо, потом очень медленно — влево, и его взгляд встретился с глазами Буркова. Прозектор Бурков старался не думать и не делать никаких выводов, прежде чем… В общем, он решил поменять порядок лечебно-профилактических процедур, которые только что назначил сам себе. Он решил начать сразу с «мерзавчика»!
Не отрывая глаз от «жмура», прозектор попятился к стене, где в тумбочке стояла бутыль. Поскольку времени найти стопку у Буркова не было, он, все так же не сводя глаз с покойника, вытащил зубами стеклянную пробку из бутыли и выплюнул ее себе под ноги.
— Ну ладно! — мстительно сказал прозектор и, шумно выдохнув, влил в глотку сразу граммов сто чистейшего медицинского. Глаза прозектора попробовали было выскочить из орбит, но медик усилием воли не позволил им это сделать. Он только сморщился и смахнул с ресниц слезы. — Щас посмотрим, щас! — угрожающе прошипел Бурков и на всякий случай добавил еще столько же чистейшего.
Покойник внимательно смотрел на прозектора. Глаза его прояснились, и он ласково сказал прозектору:
— Не надо, Миша!
— Миша?! — заорал Бурков, возмущенный такой наглостью «жмурика». — А ну на место! Ложись, я тебе сказал! Что себе позволяешь? Тут люди работают! Умер, так лежи и не капризничай, не мешай другим работать, долг, понимаешь, служебный выполнять!
Покойник слез с мраморного ложа и взял лежащую рядом простыню, под которой еще совсем недавно его привез сюда санитар-философ.
— Извини, Миша, спешу, — накинув на плечи простыню, покойник, ежась от холода, пошел к выходу, отодвинув плечом Буркова, вставшего у него на пути с намерением задержать беглого «жмура».
Прозектор посмотрел на желтые, натурально покойничьи пятки майора и пробормотал:
— Факт: пятки желтые и пульса нет… Ну куда он такой пойдет?! Кому он такой нужен-то?!
После этого Миша Бурков глотнул еще немного «бодрящего» из бутыли и посмотрел на стол, втайне надеясь, что покойничек все же на месте, что «лекарство» подействовало и кризис миновал. Увы, мрамор был пуст.
Растерянно поморгав еще несколько минут, прозектор, цепляясь за стены, отправился принимать душ Шарко, показывая дули окрестным покойничкам, ждущим от него хирургического вмешательства в их сокровенные глубины, и с обидой в голосе сообщая им, что раз они теперь без спроса бегают по своим делам, то ни в какой театр он не пойдет. А там пусть хоть вся ихняя труппа трясет в своем гадком «Вишневом саду» два часа подряд сиськами, позоря имя незабвенного душеведа Чехова, ему, прозектору Мише Буркову, плевать хотелось на такое новаторство!
В больничном коридоре его встретил раздетый до трусов санитар Саша, дико хохотавший над чем-то. Поскольку состояние Миши было идентичным состоянию Саши, души обоих медицинских работников с нежностью потянулись друг к другу.
— Почему? — с трудом выговорил прозектор, имея в виду внешний вид санитара. — Где форма одежды, брат? — прозектор все же заставил свой язык пояснить свой первый вопрос.
— «Жмурик» раздел! — хохотал Саша, багровый от веселья и неподдельного ужаса. — Майор-то деру дал! В моих штанах, понимаешь, в рубахе. Во, даже ботинки снял. Ругался, что жмут… А от носков отказался. Почему отказался? Я их ношу-то всего полгода…
— Значит, все верно, — грустно сказал Миша.
— Что, Михал Семеныч, верно?
— Да про утюг! Погорел мой костюмчик, погорел!
И прозектор стал вдруг всхлипывать, как обиженный ребенок. Он хотел сказать совсем не о костюмчике. Он хотел сказать о незыблемых законах природы, которые больше не выполняются, поскольку натурально умерший человек может самовольно уйти из-под ножа в голом виде, наплевав на другого человека, например, честного прозектора с именем, репутацией и профессиональным долгом. Наплевав ради своих суетных сиюминутных желаний.
«Ведь все равно еще раз умрет рано или поздно, — думал, всхлипывая, Бурков. — Куда ж он от меня денется?» Честно говоря, прозектор расценивал этот побег «жмура» как оскорбление действием.
— Не плачь, Семеныч, — санитар перестал смеяться и ласково посмотрел на прозектора, бесконечно теперь ему симпатичного. — Раз такое дело, давай добавим?
— Давай, — всхлипнул Бурков.
— А у тебя, Семеныч, есть? — санитар вплотную подошел к прозектору и обнял его. — Есть?
— Есть, сколько хочешь есть, — все так же всхлипывал Семеныч.
— Хорошо! Как хорошо! Хотел уходить от вас сегодня, раз такое дело, раз «жмурики» повсюду бегают да еще людей раздевают. А теперь не уйду. Тебя бросать не хочу! Доведут они тебя, Семеныч! Брось ты их, «жмуриков»-то! Айда со мной на Азов, на песочек: рыбку ловить будем и соленую ее с пивом… Хорошо!
— Костюмчик мой того, Саша, нету… Без костюма я теперь, — Михаил Семенович доверчиво прижал голову к плечу санитара, как младенец, ища утешения.
— Ну и плюнь на него! И я без костюма! — санитар старался приободрить друга.
— Плюну… А пойдем, Сань, Шарко принимать? Я уже иду.
— Пойдем, Семеныч. Только сначала добавим по граммульке!
И обнявшись, как закадычные друзья, наконец-то встретившиеся после долгой разлуки, санитар и прозектор повернули к анатомичке, где у Михал Семеныча Буркова оставалась еще «недобитая» бутыль чистейшего медицинского.
Стоит ли говорить о том, что друзья так и не сподобились принять душ Шарко и что испуганная жена прозектора обнаружила его, мертвецки пьяного, ночью в анатомичке среди «жмуриков» на мраморном ложе, как раз на том, с которого сбежал майор? Рядом на полу покоилось тело санитара. Саша крепко сжимал в руках пустую бутыль. Он таки добил ее, «родимую»…
При санитаре не нашли никакой верхней одежды, кроме трусов, носков и белой простыни. У жены прозектора и насмерть испуганного медперсонала сперва возникло даже подозрение, что здесь разыгралась какая-то страшная трагедия. Но, не обнаружив никаких ран на теле обоих, все понемногу успокоились.
Мизансцену оживляли отдельные всхрапы прозектора и «аромат», исходящий от носков санитара. Этот самый «аромат» забил все мыслимые запахи анатомички.
Когда Михал Семеныча и Сашу выносили из морга почему-то вперед ногами, старшая медсестра недосчиталась одного «жмура».
В ужасе она шепнула практикантке Кате:
— Майор пропал… В морге нету.
— Ай! — прижала Катя ладонь к открытому рту. — А, может, они его, — Катины глаза округлились до правильной геометрической формы, -…съели???
— Ага! — пришла в себя старшая медсестра. — Закусили, как огурчиком! — и, выразительно глядя на Катю, она красноречиво покрутила у ее виска указательным пальцем.
Майор Хромов стоял на больничном дворе и решал, как ему быть дальше. После того как он позаимствовал верхнюю одежду у пьяного санитара и с треском влез в нее, не обращая никакого внимания на икавшего ему в спину Сашу, он окончательно вернулся к себе.
