если ты не возражаешь, я сделаю себе укольчик и посплю немного, а ты пойди в кухню: там на сковороде мясо. Наверное, проголодался?
— Нет. Я не хочу есть, — сказал мальчик, кажется, начиная верить этому большому человеку с веселыми глазами. — А вы главный у… них?
— Главный, главный. Я тебя, парень, в обиду не дам, — подмигнул он Андрею, делая себе укол в руку шприцем, который он ловким движением извлек из внутреннего кармана пиджака. — Вот теперь посплю. Только ты, Андрюха, не убегай больше, а то мало ли что случится, — он широко зевнул и добавил: — А папа твой скоро вернется: набегается и вернется. Это точно.
Когда человек отвернулся к стене и затих, Андрей неожиданно для себя успокоился. Все, что говорил этот «главный», было очень правдоподобно. И потом, он знал, как зовут мать Андрея!
На улице стояла почти африканская жара. Солнце пекло нестерпимо, загнав в кровати и гамаки тех немногочисленных дачников, которые отважились сегодня подставлять себя немилосердному ультрафиолету. Андрей выглянул в окно.
«Может, пойти искупаться?» — подумал он.
Половцев стоял на раскаленном железном понтоне и пытался отвязать одну из лодок.
В качестве весла он уже приготовил для себя обгорелую с одной стороны доску. На озере был мертвый штиль.
Развязывая узел, литератор то и дело оборачивался и смотрел на склон: не спускается ли кто-нибудь из лагерного начальства?
Внезапно Половцев спиной почувствовал, что кто-то приближается к нему со стороны лесных зарослей, расположенных левее по берегу. Посчитав, что лодку ему уже не успеть отвязать до того момента, как человек подойдет к нему, литератор внутренне собрался и стал готовиться к встрече.
Шагов не было слышно, но Половцев почему-то не сомневался, что этот кто-то стремительно приближается к нему. Ему не было страшно: он просто рассчитывал, как, в каком месте схватить припасенную доску, чтобы не потерять равновесие…
— Любезный, вы что там делаете? — услышал Половцев звонкий и очень знакомый голос.
«Как что делаю? Лодку ворую!» — собирался равнодушным тоном ответить литератор, но ничего, кроме нечленораздельного скрипа, из этого не получилось.
— Як вам обращаюсь! — человек уже прыгал по мосткам.
Медленно развернувшись, Половцев взял в руки доску за обгорелый край. Он узнал Валька, того самого, которого уже однажды остановил сосновой дубиной на опушке возле оврага.
— Ну вы даете, господин литератор! Вы что же, серьезно хотите меня убить? — лейтенант шел к Половцеву, миролюбиво разводя руки и всем своим видом показывая, что у него самые невинные намерения.
Стояла тридцатиградусная жара, а на лейтенанте был его красивый шелковый пиджак. Лейтенант терпел жару, в пиджаке. «Зачем? — недоумевал Половцев. — Может, он хочет подчеркнуть, что даже тут, на озере, он на работе, а, может, ему жаль расставаться с модной тряпкой?» Литератору просто не приходило в голову, что под мышкой у этого модного парня может быть табельное оружие.
— Стой! — испытывая резкую боль, выдавил из себя Половцев, и из его глаз хлынули слезы, словно в отместку за такое насилие над речевым аппаратом.
— А я и стою! — лейтенант остановился, с улыбкой глядя на литератора, который угрожающе замер с доской в руках.
— Стой, стой! — раздался чей-то злорадный голос с берега. — Стой, голубчик! Сейчас, сейчас!
Половцев опустил доску. С берега, мелко семеня по железу понтона и стараясь не потерять равновесие, к ним приближался какой-то старик. В одной руке старик держал толстое бамбуковое колено от удочки, а в кулаке другой сжимал что-то круглое. Вид старика был весьма угрожающим.
ОН висел над блестящим, как рыбья чешуя, озером. Прямо под ним на узких деревянных мостках поверх стальных понтонов стояли трое мужчин, между которыми назревало столкновение.
Тот, кто интересовал ЕГО и так в НЕМ нуждался, увы, уже не мог вместить ЕГО: в нем не было ни капли агрессивности, в нем не было даже злости. Он просто не подчинялся властным ЕГО командам и совсем не собирался вступать в поединок.
Назревавшая ситуация грозила стать неуправляемой.
Приблизившись к людям до уровня их голов, ОН перевел свой взгляд на высокого и сухопарого старика, который мог сейчас выступить в роли союзника и даже спасителя. Не мешкая, ОН вошел в него.
Вошел и вздрогнул.
Вокруг НЕГО, вздымая вверх бархатные и ситцевые волны, забилось красное море. ОН попал на какую- то грандиозную демонстрацию, где все смешалось в одном вихре и даже сама жизнь стала бессмыслицей и пустяковиной на фоне этого космического хаоса… Да, ОН вошел в этого старика, но тут же заблудился в бескрайнем море его нескончаемой, перманентной революции, бурлящей в старике горячей магмой и выжигающей беднягу изнутри.
— Ну ты, старик, прямо ниньзя! Где такую клевую палку добыл? — лейтенант попробовал свести в шутку неожиданное появление трагикомического пенсионера. Но он недооценивал «рыбачка»!
— Щас узнаешь где, бандюга!
— Дед, ты еще не успокоился? — довольно мрачно спросил побледневший лейтенант, понимая, что разрешить инцидент мирным путем ему теперь вряд ли удастся.
— Щас успокоюсь. Тебя вот только к рыбам на корм отправлю! А вы не бойтесь, товарищ! Он вам ничего не сделает! Я ему, мерзавцу, не дам, не позволю!
Половцев вытаращил на старика глаза. Возможно, он и открыл бы при этом рот, если бы только его нижняя челюсть сохранила способность отпадать от верхней.
— Дед, не подходи ко мне! — закричал лейтенант, не зная, как ему теперь поступить: в самом деле, не стрелять же в полоумного старика?
Но пенсионер бежал на лейтенанта, как отважный, но несколько тупорылый «И-16», идущий в лобовую атаку на «мессершмитт». Когда отважный «ишачок» был уже в нескольких шагах от лейтенанта, тот, с опаской поглядывая на сжатый кулак пенсионера (а вдруг там какая-нибудь Ф-1, заны-канная стариком еще со времен Сталинградской битвы?), от греха подальше вытащил из-под мышки табельное оружие и, взяв его в свободную от гипса руку, стал пятиться, как-то не очень уверенно угрожая пенсионеру:
— Уйди, старик, уйти, гад, ведь пристрелю!
— Не пристрелишь, бандюга! Хватит, натерпелись от вас. Ну ты у нас щас за всех дружков своих ответишь! — старик упрямо пер на лейтенанта, который все пятился и пятился на растерянного Половцева.
Это «у нас» неприятно удивило инженера человеческих душ. В его планы совсем не входило теперь лезть под пули, даже если этого требовали высшая справедливость и праведный гнев ветеранов всех битв от Бородина до Сталинграда. «Какой странный старик, — думал Половцев. — Откуда он только взялся? И, главное, почему он стал защищать меня? Он что-то знает, этот старик!»
А лейтенант тем временем действительно не знал, что ему делать. Стрелять? Детский сад! В кого? В сумасшедшего старика? Он обязан скрутить этого полоумного пенсионера. Обязан, да… но ведь сзади еще этот литератор, который сам не свой — дай ему только разочек тюкнуть доской по голове какого-нибудь лейтенанта.
— Мужики! — закричал Валек. — Кончай базар! Я лейтенант ФСБ! Вы понимаете это, идиоты проклятые? Вот мои документы! — лейтенант полез в карман за книжечкой, заслоняясь от гневного взгляда пенсионера,
