удовлетворения. Оно лишь подтверждало его право предаваться отчаянию. — Они погибнут. Они все погибнут!

Прескотт взглянул на Саламана и молча кивнул.

— Вы должны понимать: когда мы объявим об эвакуации, червяки почти сразу узнают об этом, — произнес Саламан. — И когда люди начнут перемещаться большими группами, враги последуют за ними. Поэтому необходимо провести операцию быстро — и тайно.

— Что, мы даже не сообщим людям о том, что собираемся поджарить всю планету к чертовой матери? — воскликнул Хоффман. — И оставить только Тирус? И кому именно мы скажем о том, что пришло время делать ноги?

— Нужно найти выход: дать людям достаточно времени для эвакуации и не допустить ответного удара противника, — заявил Прескотт. — Я вынужден буду объявить людям о том, каковы наши шансы и что мы хотим застать Саранчу врасплох. На войне неизбежно приходится сталкиваться с подобной моральной дилеммой. Сколько людей погибло в Маятниковых войнах из-за того, что предупредить их означало предать огласке разведданные?

Феникс развел руками:

— Моральная дилемма? Боже милосердный, речь идет об оружии массового поражения, а не обычной атаке.

— Давайте не будем начинать про жертвы и прочее, Феникс! — рявкнул Хоффман. — Это вы занимались развитием технологии «Молота», так что не надо говорить мне, что нельзя его использовать сейчас, когда он нужен больше всего. Мои люди гибли, чтобы доставить его вам. Это ваша бомба, черт побери! Как вы думали, для чего мы собираемся ее использовать, тосты жарить, что ли? И в какой ситуации, по-вашему, ее все-таки правомерно применить, а?

— Предполагалось, что это будет средство сдерживания.

— Ой, простите. Вы, значит, не знали, что из него можно стрелять? Оно летает просто так, чтобы отпугивать грабителей?

— Сейчас настала именно та экстремальная ситуация, для которой и предназначался «Молот», — произнес Прескотт, игнорируя перепалку. — Если вы можете придумать нечто более экстремальное, профессор, поделитесь с нами.

— Но это означает уничтожение практически всей нашей цивилизации; спасти удастся лишь ничтожную ее часть — если вообще удастся. — Феникс яростно вертел в пальцах ручку, словно завинчивал болт. — И что у нас останется? Оружие действует в два этапа: сначала оно убивает непосредственно, затем заражает атмосферу пылью и обломками, химические вещества, образовавшиеся в процессе сгорания, попадают в воду и…

— Профессор, вы можете предложить альтернативное решение? Это не риторический вопрос. Вы же служили в армии. Вы не согласны с оценкой военных?

— В основном согласен.

— В таком случае скажите: можем ли мы что-нибудь еще сделать, кроме как сидеть и ждать, пока нас сожрут? Если у вас есть хоть какие-нибудь идеи, новые мысли, тогда я умоляю вас — скажите.

Этот спор вызвал у Хоффмана воспоминания трехлетней давности, когда он сцепился с Фениксом по поводу того, кому надлежит умереть, чтобы похитить технологию «Молота» у Союза Независимых Республик. Феникс не переваривал идею убийства вражеских ученых-оборонщиков. Он прекрасно умел рассуждать о том, что неправильно, аморально, но совершенно не в состоянии был выбрать одно из двух зол. А в военное время подобный выбор приходилось делать каждый день.

Прескотт все еще ждал ответа.

Феникс, казалось, собирался что-то сказать, но, вместо этого, покачал головой. Ему нужно было подумать. Прескотт не торопил его.

— Я не знаю, как еще можно воздействовать на них за то время, что нам осталось, — в конце концов выдавил он. — Они вторглись слишком далеко на нашу территорию. Если бы у нас было больше времени… можно было бы, скорее всего, остановить их как-нибудь иначе.

— Поясните. Вы считаете, что существуют альтернативы? Вы можете что-нибудь придумать за оставшиеся несколько недель?

— Нет. — Феникс снова, казалось, растерялся, поддался отчаянию, возможно — мысленно подсчитывал что-то, но безуспешно. — Нет. Слишком поздно.

Глаза Прескотта на миг вспыхнули.

— Благодарю вас, профессор.

— Но мы не сможем разместить здесь всех желающих спастись, даже если они сумеют вовремя добраться до Эфиры. В городе не хватит места для населения всей планеты. Даже при том, что погибли миллионы.

— Я знаю, — ответил Прескотт. — Это жестоко. Я понимаю, что это лишь иллюзия спасения. Но выбор таков: либо мы спасем тех, кого сможем, и то, что сможем, и сохраним остатки человечества, либо будем считать, что все равны перед Богом, и сдадимся без боя. Сейчас мой ход. И начиная с этого момента мы будем бороться за Сэру.

— Убийство во спасение. — Феникс покачал головой. — И во что, как вы думаете, превратится после этого наше общество?

— В человеческое общество, способное к выживанию, — отрезал Прескотт. Он подошел к инкрустированному письменному столу — рабочему месту председателей КОГ в течение уже почти восьмидесяти лет — и взял несколько листков бумаги, словно собирался делать какие-то заметки. — Я беру всю ответственность на себя. Для вас в этом нет необходимости. Вы лишь выполняете приказ. Милон, вы больше не обязаны принимать в этом участие. Спасибо вам за консультацию.

Генеральный прокурор поднялся медленно, словно у него болела спина, и направился к двери. Он выглядел еще старше, чем в тот момент, когда вошел сюда.

— Я подготовлю официальные документы, сэр. В конце концов, ваши действия… конституционны, и у меня нет оснований возражать.

— Все строго секретно, Милон. Никто, кроме присутствующих, ничего не должен знать.

— Само собой, сэр.

Дверь закрылась за Одли, и на несколько мгновений в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдаленным гулом артиллерийских орудий. Хоффман уже не замечал его: теперь это был постоянный звуковой фон.

— Я не могу просто выполнять приказ, господин председатель, — возразил Саламан. — Либо я с вами, либо я вынужден оставить свой пост. А вы, Виктор?

— Только так, генерал.

Хоффман попытался запечатлеть в памяти этот момент, чтобы потом разобраться, почему он согласился на это, хотя возражать было бесполезно. Все было законно, и он согласился в этом участвовать. Может быть, он действовал из эгоистических побуждений? «Эфира прежде всего: если у нас все в порядке, пусть остальные катятся к чертовой матери». Может быть, он просто склонился перед неизбежностью.

— Наверное, нам следовало сосредоточиться на моральной стороне вопроса раньше, когда черви еще только начали наступление и когда у нас было достаточно времени для эвакуации людей.

Упреки задним числом — замечательная вещь. Феникс уставился на полковника с отвращением, словно на кучу дерьма.

— Люди продолжают гибнуть по нашей вине, — тихо произнес он. Он положил портфель на стол, открыл его и принялся копаться внутри. — Наш народ. И цифры не имеют значения.

— Ключи, джентльмены, — произнес Прескотт. Он открыл ящик стола и взял небольшой металлический предмет, напоминавший патрон электрической лампы. — Генерал?

Саламан сунул руку за ворот рубашки и вытащил именной жетон. Его ключ от устройства управления «Молотом» висел на той же цепочке.

Все было довольно примитивно и банально — вся эта штука с уничтожением планеты. Хоффман выудил свой ключ из кармана брюк, снял его со связки и протянул Председателю. На том же кольце болтались ключи от его дома.

— Я не знал, — выговорил Феникс, глядя на руку Хоффмана.