«абверовским проколом». Однако дело не в нём. После этого ареста Шелленберг остался в памяти многих штабистов и людей, приближённых к ставке, как человек, пытавшийся спасти Канариса, — вот что привлекало сейчас Бургдорфа во всей этой истории.

«В любом случае, — размышлял он сейчас, находясь в машине, почти у самой усадьбы Роммеля, — следует сделать так, чтобы мой жест великодушия тоже каким-то образом был замечен историками. Дескать да: Бургдорф вынужден был выполнять приказ фюрера об аресте фельдмаршала, но в то же время предоставлял ему возможность…»

— Ладно, Майзель, — молвил он своему сообщнику, — хватит ходить вокруг да около! Вон та черепичная крыша посреди зелени, очевидно, и есть бункер Лиса Пустыни.

— Не исключаю, — проворчал судья.

— Так предадимся же воле Божьей, а не воле сомнительного случая.

На южной оконечности островка их настиг лёгкий бриз, и шлюпка заплясала на накатывающихся на берег волнах. Скорцени сразу же почувствовал себя как-то неуверенно. Он и в самом деле всего лишь третий раз в жизни садился на вёсла, да и то дважды его мореплавание ограничивалось небольшими тихими озёрцами.

— Держитесь поближе к берегу, внебрачное дитя капитана Моргана! — мягко злорадствовала Мария-Виктория, по-детски радуясь, что есть возможность ощутить своё превосходство.

Поскорее заходите вон за тот мыс, иначе мы никогда не окажемся у пристани.

— Так вы не собираетесь возвращаться к вилле?

— Не побывав на Скале Любви? Вы меня удивляете, Скорцени. Почувствуйте себя хоть ненадолго Робинзоном. Тем более что, как я уже говорила, знание острова очень даже может вам пригодиться.

— А что, штурмбаннфюрер — Робинзон СС! В этом что-то есть.

Ветер тем временем усиливался, и Скорцени с трудом удалось развернуть шлюпку так, чтобы войти в крохотный залив. Был момент, когда он неудачно подставил борт волне, чуть было не опрокинул своё судёнышко, что вызвало у княгини новый прилив насмешек. Она вела себя почти с детским озорством, совершенно пренебрегая при этом опасностью. К морю девушка привыкла, перспектива потерять шлюпку её не пугала, а возможность заночевать в связи со штормом на островке казалась заманчивой.

— Сейчас начнётся ураган, который будет длиться трое суток, — накаркала она штурмбаннфюреру. — Сама слышала прогноз. И все трое суток нам придётся просидеть на островке, без еды и воды, питаясь только тем, что вам удастся выловить с помощью самодельной удочки в прибрежных водах.

Выслушивая её милый бред, Отто столь же мило отмалчивался. Причал выглядел почти новеньким, что, однако, не делало его привлекательнее. Сколоченный из неотёсанных брёвен и каких-то старых досок, с оставшимися в них ржавыми гвоздями, он свидетельствовал лишь о том, что мастерили его наспех, причем делали это люди, имеющие весьма приблизительное представление о плотническом ремесле. Да к тому же без надлежащих инструментов.

— Работа Нантино, — извиняющимся тоном объяснила княгиня, — того самого, из охраны. Это он у нас топорных дел мастер.

— Неважный, следует сказать, — скептически оценил его усердие Скорцени, высаживаясь на берег и помогая сойти княгине. Шлюпку он подтянул повыше, чтобы её не смыло в море, и привязал к одной из опор причала.

— Хижину тоже он сварганил?

— Вы несправедливы, Отто, хижина получилась вполне приличной: почти двухэтажной, на сваях…

— Да ну?! Похожей на хижины индейцев?

— Полинезийцев, как объяснил её создатель, Морской Пехотинец. Однажды во время учений его роте пришлось полтора месяца провести на островке в Океании. Именно там он достиг своего совершенства как хижиностроитель. Здесь, правда, Морской Пехотинец не обнаружил бамбука и ещё чего-то, чем они обычно скрепляют бревна и стебли.

— Очевидно, лиан.

— Вам тоже приходилось бывать на островах в Океании?

— Сегодня впервые.

— Да ещё со мной! Вам непозволительно повезло. Такое просто невозможно забыть.

— Такое грешно забывать.

Скорцени обнял её за плечи, привлёк к себе и как можно нежнее поцеловал в губы.

— Такое тоже грешно забывать, — польстила ему Мария-Виктория. — Только стоит ли соблазнять друг друга?

— Не стоит, — решительно подтвердил Отто.

Хижина показалась Скорцени довольно уютной. Он был явно несправедлив по отношению к её создателю. Поднявшись по шаткой лесенке на второй этаж, штурмбаннфюрер осмотрел часть островка, ограниченную подковообразной скалой, благодаря которой он, очевидно, и был назван Скалой Любви. Затем прошёлся взглядом по зеленому массиву материка, посреди которого виднелись черепичные крыши виллы и хозяйственных построек, по палубе яхты, от борта которой они с княгиней недавно отчалили.

Островок и впрямь казался заброшенным посреди океана, а ближайший берег — всего лишь оконечностью другого такого же осколка тверди земной — необитаемого, поглощённого вселенской отрешённостью. Впрочем, местность, в которой приютилась «Орнезия», представала перед открывшим её для себя в одинаковой степени дикой и в то же время по-своему чарующей.

— Вы уверены, княгиня, что вон там, на самой этой скале, действительно кто-либо когда-либо занимался любовью?

— Как уверяет нас легенда…

— Подобные легенды обычно зарождаются на какой-то реальной основе.

— Хотите испытать эту страсть со мной?

Столь лобового вопроса Скорцени не ожидал, поэтому промычал в ответ что-то нечленораздельное.

— Сразу же огорчу: никакая сила, даже сила любви к вам, не заставит меня подняться по её губительному склону. Ведь эта твердь названа Скалой Любви, а не Скалой Безумия.

— После нашего визита название придётся изменить.

— Вы, как всегда, слишком самоуверенны.

Скорцени спустился с мансарды и остановился напротив Марии-Виктории. Досчатый лежак с набитым сеном тюфяком находился в двух шагах от них и казался таким же доступным, как и женщина. Сардони стояла, почти касаясь подбородком его груди, и внимательно следила за каждым движением, за выражением лица, глаз, но Отто так и не смог понять, что ею двигало, что удерживало рядом с ним: обычное любопытство, желание быть обладаемой им, или же, наоборот, желание вовремя заметить опасность и метнуться к выходу?

— Знаете, о чём я вспомнила сейчас, Скорцени? — прошептала она, когда руки штурмбаннфюрера вновь сомкнулись у неё за спиной.

— Уверен, что вспомнили лес неподалёку от виллы «Карпаро», и тропинку, по которой вы шли, расстреляв саму себя задолго до того, как мне пришло в голову извлечь пистолет.

— Вот видите, как трудно нам встречаться после этого «расстрела»?

— Которого не было.

— Который все же состоялся, Скорцени; состоялся, состоялся! Несмотря на то, что вы так и не решились — уж не знаю, из каких побуждений — потратить на меня свой драгоценный патрон.

— И там, в лесу, и затем, каждый раз, когда вы начинали вспоминать об этом расстреле, меня не покидало чувство, что вы жалеете, что расстрел всё же не состоялся. А ведь я обязан был пристрелить вас. Так заведено во всех разведках мира.