Однако к 27 мая французские силы и специальные войска положили конец беспорядкам на всей территории страны, за исключением мохафазета Джебель-Друз, где в нашем распоряжении было всего несколько человек. Именно это побудило сирийских министров и их британских советников, почувствовавших грядущий провал своих замыслов, использовать козырные карты. 28 мая в Дамаске все наши посты были атакованы бандами мятежников и отрядами сирийских жандармов, вооружённых автоматами, пулемётами и гранатами английского производства. Целые сутки в Дамаске шла перестрелка. На следующий день, 29 мая, выяснилось, что французы выстояли, а крепко потрёпанным мятежникам пришлось укрыться в общественных зданиях: парламенте, городской ратуше, полицейском управлении, дворце, сирийском банке и т.д. Чтобы полностью покончить с беспорядками, генерал Олива-Роже, французский представитель в Сирии, отдал приказ подавить эти центры восстания. За сутки наши сенегальцы и несколько сирийских рот справились с заданием, использовав при этом всего два орудия и один самолёт. К вечеру 30 мая французские власти овладели ситуацией, а сирийские министры погрузились в автомашины британской миссии и предпочли поискать убежище вне столицы[573].

Я не замедлил сообщить генералу Бене, что всю ответственность беру на себя. Как только мне стало известно о предъявленных ему требованиях, я незамедлительно отправил ему послание следующего содержания: «Я вновь подтверждаю приказы, которые отдал Вам… Наши войска должны быть сконцентрированы на позициях, указанных французским командованием, и находиться в состоянии боевой готовности. Они ни в коем случае не должны быть в подчинении у британского командования… Мы хотим избежать положения, при котором может возникнуть необходимость вооружённого сопротивления британским войскам. Но это может длиться только до тех пор, пока нас не попытаются лишить возможности использовать оружие в случае необходимости, которая, судя по действиям англичан, может представиться. Если они вздумают угрожать нам применением оружия, мы должны ответить им тем же. Если они откроют огонь, мы также должны ответить огнём. Доведите это в ясных выражениях до сведения британского командования, ибо нет ничего хуже недопонимания[575].

Телеграмма генерала Бене, командующего французскими силами в Сирии и Ливане, Шарлю де Голлю, 4 июня 1945 года

Мой Генерал! Посылаю вам Олива-Роже. Его пребывание в Дамаске стало весьма затруднительным. Я его отозвал в свою штаб-квартиру, где он сможет заняться реорганизацией наших разведывательных служб. Но я бы хотел, чтобы он лично рассказал вам о нашем положении. Благодаря ему и Магрен-Вернере мы не только выправили ситуацию, но и выиграли партию. Всё испортило британское вмешательство. Местные англичане, видя, что проиграли, забили тревогу. По ответу Черчилля можно судить, что все они заодно. Сейчас для нас наступили нелёгкие времена; приходится отстаивать каждый метр, делать всё возможное, чтобы помешать англичанам полностью завладеть командными рычагами, и ждать дипломатического решения… Олива-Роже расскажет вам в подробностях, что устроили нам наши «союзнички». Это отвратительно. Мне сдаётся, что этого стыдятся даже их военачальники. Сравнить можно только с ударом ножа в спину. Теперь нас пытаются обобрать. Выходка англичан повергла наших сторонников в панику… Необходимо их ободрить, а для этого показать, что мы остаёмся на месте, несмотря ни на что. Любой шаг, создающий впечатление, что англичане нас, пусть временно, но вытеснили, ведёт к катастрофе. Мысль об этом руководит сегодня моими действиями… Примите, мой генерал, заверения в моем к вам искреннем уважении[576].

Следует отметить, что, рассчитывая в результате создавшегося кризиса на изоляцию де Голля во французских правящих кругах, премьер-министр Великобритании в своих расчётах не ошибся… Я оказался в вопросе о Ближнем Востоке без надёжной поддержки со стороны большинства видных политических деятелей Франции. Почти у всех влиятельных и высокопоставленных лиц мои действия вызвали беспокойство или осуждение, хотя осторожность не позволила им откровенно проявить свои настроения.

Прежде всего далеко не в соответствии с проводимой мною политикой действовал наш дипломатический персонал. Для многих чиновников внешнеполитического ведомства согласие с Британией было делом принципа. Когда по её вине это согласие оказалось нарушенным, главным для них было восстановить его путём переговоров, во что бы нам это ни обошлось… Между моими идеями, которые я хотел претворить в жизнь, и реакцией тех, кто составлял дипломатические ноты, налаживал связи и собирал информацию, разрыв был слишком очевидным, чтобы ускользнуть от наших партнёров, и это снижало эффект от моей твёрдой позиции.