уже следовало бы сделать. Вернитесь в Деревеньку и поселитесь вновь рядом с людьми! Да и что это за жизнь здесь, в горах, в одиночестве и злобе на людей! А случись тут что-то с вами, кто вам поможет? Я вообще не понимаю, как вы тут зимой не замерзаете в этой вашей хижине и как такую жизнь выдерживает ребенок?

— У ребенка кровь молодая, горячая да одеяло теплое — вот что я могу ответить господину пастору. И к тому же я знаю, где взять дрова и когда именно следует за ними пойти. И пусть господин пастор не сочтет за труд заглянуть зимой в мое скромное жилище, и тогда он убедится, что огонь у меня всю зиму не гаснет. А что до моего возвращения в Деревеньку, то это не по мне. Люди там, внизу, презирают меня, а я — их, а потому гораздо лучше нам жить врозь.

— Нет, нет, для вас это не лучше, я знаю, чего вам недостает, — сердечно сказал пастор. — Вы вот думаете, что люди внизу вас презирают? Но не все так плохо. Поверьте мне, сосед: постарайтесь примириться с Богом, просите Его о прощении тех грехов, кои вам самому ведомы! А уж потом вы увидите, насколько иначе к вам станут относиться люди и как хорошо вам еще может быть в этой жизни!

Пастор встал, подал старику руку и еще раз, с неменьшей сердечностью, сказал:

— Я, сосед, рассчитываю, что будущей зимой вы снова будете среди нас и мы с вами по-прежнему будем добрыми соседями. Поверьте, мне было бы очень горько, если бы пришлось применить против вас силу. Дайте мне вашу руку и обещайте, что спуститесь в Деревеньку и станете жить среди нас в мире с Господом Богом и людьми.

Горный Дядя подал руку пастору и ответил твердо и определенно:

— Господин пастор все правильно насчет меня понимает, но того, что вы от меня ожидаете, я не сделаю. Говорю вам раз и навсегда: девочку я в школу не отправлю и сам тоже вниз не спущусь.

— Ну что ж, Бог в помощь! — печально проговорил пастор и вышел.

Горный Дядя был раздосадован. После обеда Хайди заявила:

— А теперь нам пора к бабушке!

Но дед отрезал:

— Не сегодня!

В этот день он больше слова не вымолвил, а когда наутро Хайди спросила, пойдут ли они сегодня к бабушке, он так же резко ответил:

— Посмотрим.

Но не успели они убрать со стола посуду, как в дверях появился новый гость. Вернее, гостья — тетя Дета. В красивой шляпе с пером и в платье, которое подолом мело пол, а в горной хижине, надо заметить, много чего лишнего может оказаться на полу. Дед оглядел ее с ног до головы, но ни слова не сказал. Зато тетя Дета явно была расположена вести самый дружественный разговор. Первым делом она восхитилась видом Хайди, говорила, что девочку просто невозможно узнать. Сразу видать, что ей совсем даже неплохо у дедушки живется.

Но она ведь, само собой разумеется, всегда думала забрать девочку обратно к себе, потому как она вполне понимает, что ему ребенок, конечно же, в тягость, просто тогда у нее не было другого выхода… Но с тех пор она денно и нощно только и думала о том, куда бы пристроить племянницу. Вот поэтому-то она и здесь. Ей довелось узнать кое-что такое, что для Хайди будет настоящим счастьем, таким счастьем, что и поверить трудно. Она, Дета, сразу же взялась за дело и теперь может со спокойной совестью сказать, что все устроилось как нельзя лучше. Хайди повезло так, как везет одному человеку из доброй сотни тысяч.

У страшно богатого родственника ее хозяев, который живет чуть ли не в самом красивом доме Франкфурта, есть маленькая дочурка. Она прикована к инвалидному креслу, потому что, во-первых, она хромоножка, а во-вторых, вообще очень слаба здоровьем. Она почти всегда в одиночестве и даже учится одна у приходящего учителя. Девочке страшно скучно, и хорошо бы ей иметь в доме подружку для игр. И вот однажды дама, которая у него в доме ведет хозяйство и всем заправляет, заговорила об этом при ее госпоже, нельзя ли, мол, найти такого ребенка. А ее госпожа, дама очень сочувственная, взялась подыскать для больной девочки компаньонку. Домоправительница говорила, что хотела бы найти неиспорченную, совсем особенную девочку, какую не каждый день встретишь. Ну и она, Дета, конечно же, сразу подумала о Хайди, рассказала этой даме все о своей племяннице и о ее характере, и дама сразу же согласилась. Это же ведь с ума сойти, какое счастье Хайди привалило, что эти люди захотели взять девочку к своему хромому ребенку, — один Бог ведает, до чего эта девочка слабенькая, — отец девочки вдовый, так над ней трясется… Бывает же такое везение…

— Долго ты еще будешь трещать? — перебил ее дед, до сей поры молчавший.

— Тоже мне! — отозвалась Дета и гордо вскинула голову. — Вы тут делаете вид, будто я вам самые обыкновенные вещи рассказываю. А я вам доложу, что в Преттигау нет человека, который не благодарил бы небо, когда я ему сообщала ту новость, что сообщила вам.

— Да сообщай ты свою новость кому угодно, только я о ней ничего знать не желаю, — сухо произнес дед.

Тут Дета взвилась:

— Ну, ежели таково ваше слово, дядя, то я вам скажу, что я про это думаю. Девчонке уже восемь лет, она ничего не знает и не умеет, а вы не желаете ее чему-то учить. Не пускаете ее ни в школу, ни в церковь, мне в Деревеньке всё сказали, а ведь она мне не чужая, это единственный ребенок моей родной сестры. И я за нее в ответе. И уж коли девчонке привалило такое счастье, то мешать тут может только человек, которому до нее вовсе нет дела и который никому на свете добра не желает. Но я вам, дядя, заявляю: я не сдамся, и люди, они тоже все на моей стороне. Да в Деревеньке нет человека, который меня не поддержит, особливо против вас. А ежели вам охота иметь дело с судом, то советую прежде хорошенько подумать, дядя. Тут много чего может всплыть такого, о чем вам слышать не больно-то хочется, потому как кто один раз с судом дело имел, знает, что тут ох как много может выйти на свет Божий.

— Молчать! — загремел старик, и глаза его вспыхнули огнем: — Можешь забирать ее в город и вконец там испортить! Только никогда не показывайся с ней мне на глаза! Не желаю я видеть ее в шляпе с пером и с такими разговорами, какие ты нынче вела!

И старик большими шагами вышел за дверь.

— Ты разозлила дедушку, — сказала Хайди, смерив свою тетку не слишком дружелюбным взглядом.

— Беда невелика, он еще подобреет, — заметила тетка. — Давай, Хайди, собирайся! Где твои платья?

— Я не пойду, — отрезала Хайди.

— Что? Что ты сказала? — закричала было Дета, но тут же сменила тон и продолжала с ласковостью, сквозь которую, однако, проглядывала злость. — Давай, давай, идем, ты просто не понимаешь, как тебе будет там хорошо! Ты даже и вообразить себе не можешь.

Она подошла к шкафу, вынула оттуда вещи Хайди и связала в узел.

— Ну вот, теперь можем идти, надень свою шляпку, вид у нее неважный, но пока это большой роли не играет, надевай и пошли скорее!

— Я не пойду, — повторила Хайди.

— Не будь такой упрямой дурой, ты же не коза, вот уж точно, с кем поведешься… Да пойми ты, дурья башка, сейчас дедушка злющий, просто беда, ты же сама слыхала, как он сказал, чтобы мы ему на глаза не попадались. Он хочет, чтобы ты ушла со мной, и не надо его еще пуще злить. Ты же не знаешь, какая красота во Франкфурте, сколько всего ты там увидишь, ну а ежели тебе там не понравится, что ж, вернешься обратно, может, дедушка до тех пор подобреет.

— А можно мне сразу, прямо сегодня, вернуться обратно, не сходя с места? — спросила Хайди.

— Ах, что ты несешь! Давай, пошли скорее! Я же тебе говорю, если захочешь, вернешься. Сейчас мы пойдем с тобой в Майенфельд, а завтра утречком сядем в поезд. И вернуться ты тоже сможешь на поезде. Он летит как птица.

Тетка Дета взяла узелок с платьем, схватила Хайди за руку, и они пошли вниз.

Поскольку ранней весной коз еще не выгоняют на пастбище, Петер ходил в школу, или, по крайней мере, должен был ходить. Но он то и дело устраивал себе каникулы на денек-другой, полагая, что ходить туда незачем. Читать ему нужды не было, поэтому куда полезнее пошататься по округе, поискать добрую