— Ваша племянница свободна. Ваш недруг в ваших руках, — осведомил я его.

— Хвала Господу! — пробормотал он, по виду не столько радуясь такой внезапной подмоге, сколько желая угодить мне, нежданному «спасителю».

— У меня есть к вам неотложное дело, и я должен поговорить с вами наедине, — сказал я ему.

Хозяин почти подобострастным жестом пригласил меня в дом и что-то сказал своим родичам по- венгерски. Я немедля потребовал, чтобы он перевел мне сказанное. Он ответил, что не может оставить родичей посреди двора и тоже велел им идти в дом. По глазам было видно, что он говорит правду и пока еще не способен замыслить против меня и всех нас какого-нибудь коварства.

— Требую, чтобы они находились до утра в разных комнатах и под запором. — Таково было мое новое повеление.

— Как вам будет угодно, мессир, — немедля смирился этот явно не воинственный по своей природе старик.

Я рассказал ему все, как было, всю правду, потому что правда выглядела невероятней любой лжи. Зато мы все теперь, не сговариваясь и не путаясь, могли бы ответить на любой вопрос старика. В ту ночь мне не верилось, что из этой дикой глуши вести доберутся до наших могущественных врагов. Больше всего меня удивило то, что простодушный старик, похоже, верил каждому моему слову. Он весь потел, крупные капли бежали по его лбу, и он все приговаривал: «Ну и чудеса! Сам Господь Бог послал мне вас!» Мы пили вино, закусывали холодной бараниной, и я все чаще вспоминал о дрожащих от холода рыцарях, опасаясь, что они скоро не утерпят и сами пойдут на приступ. Я утаил от хозяина, которого звали Дьердем Фаркаши только то, что нас послал сам султан. В такое он, наверно, не поверил бы, даже если на моем месте объявился бы сам архангел Джебраил.

Старика подпирало скорее рассказать мне свою удивительную историю, и я узнал ее прежде, чем к столу и теплому очагу были приглашены скрывавшиеся в лесу благородные рыцари. Слушая ее, я и сам удивлялся тому, в какой необычайный узор порой переплетаются судьбы людей по воле Всемогущего Создателя.

Оказалось, что предок Дьердя Фаркаши тоже был крестоносцем и некогда участвовал в самом первом походе христианского воинства в Палестину. Когда крестоносцы взяли и разграбили Антиохию, к городу подошла большая армия мусульман, и ее вел не кто иной как тогдашний правитель Мосула! Так христиане сами превратились в осажденных. Осторожный мосулец решил взять город измором и почти добился своего. До крестоносцев наконец добрался голод, и вот, когда им уже оставалось надеяться только на чудо или сдаться, оно, чудо, взяло и произошло. В подземелье церкви Святого Петра, стоявшей в Антиохии, было найдено копье легендарного сотника Лонгина, которым этот римский язычник пронзил плоть распятого на кресте пророка Исы и потом сам уверовал в его божественное предназначение. Воодушевленные находкой крестоносцы широко открыли ворота, напали на мусульман и, хотя те несравнимо превосходили их численностью, одержали полную победу. Воины Ислама были обращены в бегство.

Еще раньше, когда копье только вынимали из подполья, предок хозяина усадьбы приметил и незаметно прихватил с собой одну из щепочек, отскочивших от ветхого древка. Из той битвы с мосульцами он вышел без единой царапины, и потом всю жизнь бережно хранил реликвию. Реликвия передавалась по наследству, и поскольку бывший крестоносец нарожал много детей, а реликвия по воле ее своенравных хранителей дважды переходила к потомкам не по праву майората[113], то в конце концов и начались распри. До хозяина усадьбы священной щепкой владел его старший брат, и ему тоже приходилось потерпеть от родственников, требовавших возврата реликвии в их руки. На протяжении многих лет только местному епископу удавалось предотвращать или прекращать междоусобную войну.

Похоже было, что Фаркаши охотно расскажет обо всех грехах своего рода, но только не о странных злоключениях своей племянницы-монахини, прикованной к котелку. Ничуть не смущаясь и глядя старику прямо в глаза, я спросил его о причинах необычайного торга, поскольку именно этот торг воодушевил нас оказать Дьердю Фаркаши непрошеную услугу. Старик помялся, хмуро подвигал бровями и все же решил исповедаться за своих родичей до конца.

— Старший брат долгое время был вдовцом, — сообщил он. — Потом присмотрел себе одну особу из хорошего рода, но… как сказать по-франкски, не знаю… Были препятствия. Короче говоря, его вторая жена стала носить ребенка еще до того, как он повел ее под венец… Но и ее родителям зато уже ничего не оставалось в этих обстоятельствах, как только отдать свою дочь под венец… Катарина стала поздним ребенком. Очень поздним. Ее мать умерла, когда дочери исполнилось десять лет. А в шестнадцать Катарина… сама понесла неизвестно от кого… но выкинула. После этого брата осадили всякие недуги. Он стал мучиться животом. И вот один священник просветил его, что все дело в старых грехах, а искупить их должна дочь. Священник сказал, что ей самое место в строгом монастыре и пока она будет оставаться в священных стенах, Господь будет милостив.

Старик замолк.

— И что же? — невольно сжимал я все крепче свою хватку.

— Катарину поместили в монастырь, боли у брата прошли, а через год он умер, — коротким и ясным заключением старик завершил свой рассказ о минувших временах.

— Мне непонятно, чем вас теперь пугает ваш родственник? — намекнул я старику о бедах настоящего времени.

— Епископ говорил, что Катарина должна оставаться в монастыре, иначе недуги брата достанутся мне по наследству, — вздохнул старик. — После меня реликвия должна перейти к третьему Фаркаши, который ныне служит австрийскому герцогу Леопольду.

Меня охватило еще большее любопытство, и я спросил:

— А вы проверяли?

— Что?! — вытаращил глаза Дьердь Фаркаши.

— У вас живот болит? — не удержался я от лукавого вопроса, о коем тут же пожалел.

Старик тревожно прислушался к себе и пробормотал:

— Что-то отдает в правом боку… но ведь не я виноват, что ее забрали из монастыря. — И вдруг глаза у него потеплели, и он, словно прозрев, с радостью заметил: — А разве то, что мой родич попал в ваши руки, не подтверждает мою правоту?!

Тут сама собой дошла очередь и до благородных рыцарей, что, как стая голодных волков, сидели в лесу против «овчарни».

— У них нет иного выхода, как только прийти в ваш дом с оружием в руках, — сказал я хозяину. — Вы должны войти в их положение. В том, что все они — господа благородного происхождения, вы легко убедитесь, посмотрев на их лица и понаблюдав за их манерами.

Дьердь Фаркаши взмахнул руками, как старый петух крыльями.

— Я верю вам! — воскликнул он. — Я предоставлю господам дворянам лучшие покои, какие имею!

Вскоре господам рыцарям была предоставлена возможность показать свои благородные манеры за столом. Они молча насыщались, держа позаимствованные мечи у себя на коленях, и их невероятная прожорливость служила подтверждением моих россказней. Рыцарь Джон постановил не пить вино, и все подчинились, прекрасно понимая, что, каким бы радушным ни казался хозяин дома, терять бдительность нельзя. Постели, как и ужин, были прекрасны, мягки и чисты, поэтому был брошен жребий, кому и в какой очереди стоять на страже. Ведь благоразумные и трезвые рыцари понимали также, что уснут в такой роскоши, как убитые, и способны проспать не только любую опасность, но само светопреставление.

Мне, как младшему, досталась отдельная маленькая комната с окошком, впрочем достаточным, чтобы в него в случае чего протиснуться. Сон долго не шел ко мне и неспроста. Чутье не обмануло меня. Глубокой ночью раздался тихий стук. Я подошел к двери и, не спрашивая, кто пожаловал в гости, отодвинул засов, другой рукой сжимая кинжал, хотя и будучи уверен, что он не понадобится.

Когда я приоткрыл дверь, мне в лицо пахнул густой запах женщины.

— Благородный мессир! — донесся шепот невольной монахини Катарины.

Для меня она была довольно крупна, но главное препятствие заключалось не в этом.

— Сударыня, на вас, как я вижу, нелегко найти запор, — ответил я по-франкски, замечая, что от железного котелка она уже избавилась и, похоже, не только от него, но и от своих печальных монашеских