Однажды король Амори проснулся от того, что отлежал правую руку и, схватив ее левой, в ужасе почувствовал, что держит за руку покойника. Пока король разминал едва не отмершую десницу, он укрепился в мысли, что своих сил не хватит и дело никак не обойдется без нового Крестового похода.
Он написал послание с призывом принять Крест ко всем правителям Запада и направил в Европу самое представительное посольство, какое мог собрать: своего тезку, патриарха Амори, и архиепископа Кесарийского. Этим король не довольствовался (как показало скорое будущее — вполне благоразумно) и решил поднять на ноги весь христианский мир, включая схизматиков. Он обратился за помощью и к императору Византии, Мануилу.
Сначала корабли, на которых посольства отплыли от Святой Земли, попали в жестокий шторм и были отнесены назад, к берегам Палестины, словно сам Господь Бог требовал от Амори покориться судьбе. Потом единоверцы короля Амори, правители Запада, глубоко разочаровали его. Король Людовик Французский отговорился от Священной Войны тем, что его беспокоят притязания английского монарха
Зато ромейский император Мануил почувствовал опасный ветер с Востока и пообещал Амори, что, как только тот начнет войну против Египта, он предоставит в его распоряжение свой огромный флот и часть войска.
Еще одно событие очень воодушевило новых союзников. Атабек Нур-Дин, узнав, что его любимчик вдруг превратился в «смирного прислужника» халифа-еретика, разгневался и отобрал все земли в Сирии, принадлежавшие Юсуфу и его дяде Ширку. Более того, он запретил братьям Салах ад-Дина, еще остававшимся в Сирии, последовать в Египет, на службу к их родственнику, и велел всем военачальникам сирийского войска, стоявшего в Каире, вернуться в Халеб.
Салах ад-Дин понимал, что атабек пока что гневается больше на покойного Ширку, чем на его племянника. Ведь доблестный эмир, ставший везирем, в одночасье забыл о джихаде и устроил нескончаемый пир вместо того, чтобы начать усердно доить «египетскую корову» и утверждать в Каире истинную веру. Потом атабек, видно, решил, что племянник его эмира тоже поддался искушению богатством и внезапно свалившейся ему в руки большой властью. Увы, Салах ад-Дин не мог отправить атабеку послание с изложением своих замыслов и, тем более, с упоминанием своей клятвы, данной Всемогущему Аллаху. Ведь сам правоверный атабек наверняка давал Господу такую же клятву. Значит, Всемогущему Аллаху теперь предстояло выбрать достойнейшего…
В середине лета ромейский император Мануил двинул свой флот на остров Кипр, откуда можно было быстро достичь берегов Египта. Он рассчитывал, что война будет недолгой, что удар такими мощными силами сразу сокрушит Египет, и поэтому снабдил свое войско провизией всего на три месяца. Однако теперь замешкался сам король Амори. Оказалось, что ему не так-то просто собраться с силами. Последний, неудачный поход в Египет, кончившийся едва ли не бегством от грозного воинства эмира Ширку, навел большое смущение на всех подданных франкского властителя Палестины. Могущественный орден тамплиеров не только отказывался участвовать в войне против Египта, но его высшие чины мрачно убеждали короля отказаться от своих замыслов. Отказ тамплиеров имел под собой много тайных причин, и одной из главных было натяжение золотых нитей, связывавших дворцы фатимидских сановников с сокровищницами ордена.
Король Амори хлопотал, стараясь не опозориться вконец перед союзником, а тем временем маленькая мышка выбралась из подполья и побежала через комнату, где везирь Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб заканчивал свою утреннюю трапезу. Это совсем неприметное событие случилось в тот день, который вы, христиане посчитали бы двадцатым днем месяца августа 1169-го года от Рождества вашего пророка Исы.
Тяжелые размышления обуревали в то утро везиря Юсуфа. Вражеская сила поднималась за окоемом земли. Но, возможно, не меньшая вражеская сила зрела для вероломного удара и в самом Каире. Глубоко задумавшись, Юсуф невольно замер, как изваяние. Слуги и стража тоже затаили дыхание, боясь нарушить мысли повелителя, на лбу которого пучком черных стрел сошлись морщины. Тут-то и выбралось на простор серенькое существо.
Словно не замечая людей, оно добралось до середины комнаты и подобрало какую-то крошку рядом с везирем. Слуги только опасливо косились на мышь. Наконец и сам Юсуф заметил краем взора движение на ковре и, почтив зверька своим вниманием, подумал кстати: «Похоже на примету…»
Тут дверь распахнулась, и на пороге появился разгоряченный аль-Фадиль, имевший право входить к везирю в любое время без доклада.
— Малик! — воскликнул он. — евнух аль-Мутамен только что покинул дворец халифа и направляется к своему дому!
«Час настал!» — молнией сверкнула мысль у Юсуфа, и он бросил взгляд на ковер.
Мыши уже и след простыл.
— Долго он отсиживался в лисьей норе, — заметил Юсуф и добавил, многозначительно посмотрев на своего верного советника: — Надеюсь, он не такой прыткий, как эта мышка.
Глава неудавшегося заговора потерял бдительность, решив, что везирь уже не тронет его, поскольку, как видно, опасается халифа, но жестоко просчитался. Участь его была решена. Уже через два часа халиф получил в свои руки голову евнуха, «завернутую» в подробный отчет о всех его изменнических тайных сношениях с королем франков. В течение следующего часа из дворца исчезли все верные слуги халифа, и на их местах появились другие, поставленные везирем.
Узнав об этом, халиф содрогнулся и стал науськивать на своего везира смещенных им ранее военачальников. В полдень многотысячная дворцовая нубийская гвардия двинулась приступом на дворец везира, и посреди Каира началось сражение, равного которому еще не приходилось вести будущему великому султану Востока. Оборонять свой дом оказалось теперь делом более нелегким, чем оборонять Бильбайс или Александрию.
Курды и туркмены дрались отважно, однако нубийцев было слишком много, и они стали нещадно теснить воинов везиря. К тому же к нубийцам присоединились армянские лучники и стали осыпать стрелами защитников Салах ад-Дина.
Последним союзником чернокожего войска стал сам халиф. Еще в самом начале битвы Юсуф увидел на верхней эспланаде дворца огромный белый зонт с золотой бахромою: халиф нашел себе новое развлечение, решив с удобного места понаблюдать за сражением. Как только военное счастье стало склоняться на сторону осаждавших, он тут же приказал своей личной охране поддержать нубийцев и пострелять из луков и катапульт по своему везирю.
— С мышью покончили, но осталась еще одна подлая крыса! — гневно обронил Салах ад-Дин, уже всерьез опасаясь за исход битвы.
— Юсуф, у нас есть
— Немедля! — велел Салах ад-Дин.
Катапульту, предназначенную для метания сосудов с горючими смесями, быстро выволокли на крышу и первыми же двумя выстрелами подожгли правое крыло дворца халифа. Не успел владыка Египта укрыться от огненного града, как зонтик его стал дырявым от обжигающих искр и весь задымился. Вскоре сквозь гущу схватки, кипевшей вокруг стен, с десятком личных телохранителей халифа пробился его гонец и прокричал во все горло, что повелитель Египта оставляет за своим везирем право казнить или миловать тех, кто напал на него, не получив на то никакого высшего повеления.
Нубийцы дрогнули и откатились, чтобы переспросить друг друга и горестно убедиться в том, что они
