ним легким облаком покачивался огромный белый зонтик, загораживавший от солнечного света самого хитрого из всех везирей — Шавара, такого хитрого, что, перехитрив сирийцев, франков и собственного повелителя-халифа, он в конце концов перехитрил самого себя.
Подъехав к шатру эмира, он добрых полчаса в поте лица трудился перед Ширку, кляняясь и засеивая перед ним целое поле самыми чудесными словами благодарности, признательности и похвал, коих был теперь достоин величайший из великих воинов дар аль-Ислама.
Дядя Ширку от этих витиеватых египетских похвал потел, краснел и разбухал вроде жабы, которой в одно место вставили соломину и стали надувать.
Решив, что он уже достаточно отравил курда ядом сладостного тщеславия, Шавар обвел окружавших эмира людей совершенно бесстрастным, даже невидящим взглядом и на миг остановил свой взор на Юсуфе.
«Вот моя смерть!» — едва не воскликнул Юсуф.
Шавар посмотрел на него точь-в-точь, как ангел Асраил на свою жертву в том дурном сне.
Между тем, везирь халифа почти подобострастно, хотя и соблюдая достоинство, уже приглашал эмира Ширку разделить с ним трапезу в его дворце, расположенном в стенах Каира.
Ширку конечно же принял приглашение. Пиршество в честь спасителя Египта, прогнавшего кровожадных кафиров, должно было начаться сразу после вечерней молитвы.
Когда процессия везиря стала удаляться, Юсуф заметил, что его ноги словно вросли в землю, а сердце в продолжение встречи с Шаваром испуганно колотилось в груди.
Он посмотрел на дядю. Тот блаженствовал и теперь напоминал не жабу, а сытого кота, устраивающегося погреться на солнышке.
— Каково, племянник! — промурлыкал он, подозвав к себе Юсуфа. — Нужно было уже за тем вернуться сюда, чтобы увидеть, как будет пресмыкаться эта змея.
— Эта змея напустила здесь столько ядовитой слюны, что наша кровь успеет почернеть до вечерной молитвы, и мы все издохнем в корчах, — сказал Юсуф.
— Вот уж этот яд мне не опасен, — отмахнулся Ширку.
И тогда страх смерти обернулся в сердце Юсуфа безудержным порывом гнева.
— От этого яда ты умрешь первым, эмир! — воскликнул он, наступая на своего дядю. — Шавар готовит смерть нам обоим. Но ты будешь первым, дядя!
— Откуда ты знаешь? — опешил эмир.
— Я видел сон: Ко мне пришел Асраил, но смотрел он не на меня… а на того, кто стоял позади меня! И теперь я знаю, что там стоял ты!
— Всемогущий Аллах! — пробормотал: — А ведь и вправду от этого негодяя можно ожидать чего угодно! Что ты предлагаешь?
— Узнать немедля, к кому Всемогущий Аллах послал Асраила! — решительно ответил Юсуф, а про себя подумал: «Пора самому испытать в Египте свою судьбу! Иначе судьба снова и снова будет тащить меня сюда на аркане, как раба. Смерть так смерть! Раз она сидит в этом проклятом Шаваре, значит надо выпустить ее оттуда. Всемогущий Аллах, да исполнится Твоя воля!»».
Ширку пристально присмотрелся к своему племяннику, робко шевельнул бровями и проговорил:
— Хорошо. Я верю, что чутье не подводит тебя. Делай, как знаешь. Только на это нет и не было моего веления. Ты понял меня? Говори с Асраилом сам.
Салах ад-Дин коротко поклонился дяде, потом взял с собой дюжину воинов и, успев нагнать свиту Шавара по дороге к городским воротам. Он пробился сквозь нее, будто сквозь ряды неприятельского войска и, схватив везиря за шиворот, рывком скинул его с повозки на землю. Белый зонтик покачнулся и завалился набок. Египтяне бросились врассыпную.
Тогда Юсуф приказал схватить двух из них, по виду достаточно знатных, и силой притащить к месту происшествия.
Шавар не решился подняться на ноги и сидел теперь, будто раздумывая и колеблясь, не начать ли ему неурочный намаз. Глаза его вдруг стали похожи на два затоптанных в дорожную пыль дирхема.
— Ты много задолжал эмиру Ширку, который облагодетельствовал тебя, — грозно проговорил Юсуф.
Шавар покосился на двух вельмож, тоже имевших далеко не гордый вид.
— Я за все уплачу, — прошелестел под ногами Юсуфа голос везира. — Теперь у меня есть деньги.
— Вы слышали? — рявкнул Юсуф на подневольных свидетелей. — Он не отказывается от долга… Но твой долг, обманщик, — вовсе не презренные динары, — смутил он Шавара новым обвинением. — Эмир Ширку собственными руками вернул тебе власть, которую отняли у тебя твои недруги. Он, однако, ни одного мгновения не пользовался ею и не пускал в рост… Ты задолжал эмиру Ширку слишком много.
Так, напугав Шавара и сбив его с толку, Салах ад-Дин повелел отвести его в сирийский стан. Вернувшись в свой шатер, он написал халифу аль-Адилю пространное послание, в котором поведал ему о всех кознях везира, затеявшего тайные торги с франками и даже дававшего им в рост деньги, собранные в Египте в качестве налогов. Тут он доверился совести атабека Нур ад-Дина в том самом смысле, что «за что купил, за то и продаю». Послание отправилось во дворец халифа вместе с задержанными сановниками, и под стенами Каира наступила удивительная тишина, похожая на ту, что стояла в ночь рождения будущего великого султана. Ни одна собака не осмелилась пробежать между сирийским станом и вратами города. Ни одна высохшая травинка не осмелилась качнуться в ту или другую сторону.
Сам эмир Ширку сидел неподвижно в тени, перед своим шатром, и глядел на стены Каира с той тревогой, с какой глядят караванщики на появившуюся у окоема земли тучу песка. На всякий случай он приказал войску оставаться в полной боевой готовности.
Юсуф же задумчиво вспоминал о весах, которые видел во сне.
Один из стражников подошел к нему и сообщил, что Шавар просит оказать милость и подойти к нему.
Пленный везирь успел собраться с мыслями и духом. Он встретил Юсуфа прямым холодным взглядом и замерзшей в судороге улыбкой.
— Я поразмыслил на досуге и готов признать, что задолжал эмиру Ширку власть. И то, что на долг набежали большие… очень большие проценты.
Он примолк, ожидая, что скажет его пленитель и первый из грозных судий, но Юсуф не сказал ничего. Он ожидал ответа халифа и с трудом скрывал волнение.
— И я готов признать, что долг уже так велик, что я не в силах отдать его ни сегодня, ни завтра, — осторожно продолжил везирь. — Разве что сначала став халифом…
Он снова замолк, остро посмотрев на Салах ад-Дина, а потом начал еще одну фразу, но так же искусно обрезал ее на половине:
— Однако я мог бы очень постараться для доблестного эмира Ширку, если он позволит…
— Сначала дождемся, что скажет халиф, который уже есть… — хоть шепотом, но очень твердо сказал Юсуф прирожденному заговорщику.
Тот побледнел, и глаза его забегали по сторонам.
— Долг, на котором ты настаиваешь, доблестный племянник великого
— Ты позвал меня, чтобы темнить, как всякий еретик? — гневно вопросил Салах ад-Дин, почувствовав, однако, холод под ложечкой. — Это может усугубить твою участь.
— Не верю, что ты непонятлив, — вдруг осмелел Шавар и, закинув голову, посмотрел на Юсуфа как бы сверху вниз. — Ты, один, который умеет опасаться загодя… Если халиф поверит в обвинения, а вернее оробеет, и потребует моей головы, тогда и начнется возмещение долга, но уже не властью, а кровью. Это простой закон превращения стихий — спроси любого мудреца-суфия. После того, как падет моя голова, везирем станет эмир Ширку. На большее он не способен, а потому тоже скоро потеряет голову. Следующим станешь ты. Не знаю, на что ты способен, но полагаю, что тебя погубит излишняя осторожность… Кто придет следом за тобой, ведомо одному Аллаху, на милость Которого ты так уповаешь, но воли Которого ты
