захватить один из небольших, но хорошо укрепленных городов и держаться там, пока не подойдет помощь. Не думаю, что атабек бросит нас на произвол судьбы. Он всегда говорил, что ты — его лучший военачальник. Если он не поможет, то позор будет на нем, а не на нас, а еретики станут считать его одряхлевшим львом.
Улыбка, подобная долгому зимнему рассвету, озарила лицо дяди Ширку, а сам Юсуф не смог сдержать тяжелого вздоха. Его дурные предчувствия оправдывались: лечь костьми в Египте теперь казалось ему совсем не долгим делом.
— Ай, прозорлив атабек, да пребудет с ним милость Аллаха! — Дядя протянул к Юсуфу руки и крепко взял его за плечи. — Из тебя и вправду выйдет славный эмир! Я и сам не сразу до такого додумался! Ты дал мудрый совет — ты и пожинай славу. Бери половину войска и быстро захвати Бильбайс. Это лучшее место, там мы быстрее дождемся помощи. А я, тем временем, обтрясу у них все абрикосы.
— Они еще не поспели, — с тревогой заметил Юсуф, намекая, что не стоит разделять силы на враждебной земле.
— Не бойся, — заверил его дядя. — Уж кто-кто, а я не оставлю тебя в трудный час.
Еще до наступления ночи растаял пыльный хвост, оставшийся от гонца, который поскакал по дороге в Дамаск. Еще до наступления рассвета туркменский стан растаял под стенами Каира, и утром египетские дозорные на башнях вертели головами, тщетно пытаясь различить на окоеме земли мелкую рябь чужого войска.
Юсуф налетом занял Бильбайс и стал дожидаться добрых вестей, предчувствуя, однако, дурные.
Сначала к Бильбайсу подтянулось египетское войско. Египтяне, видно, выродились еще при своих фараонах и были неважными вояками. Один туркмен или курд без труда сбрасывал со стены сразу целый сноп врагов. Осада затянулась, минул месяц, а помощь от атабека не приходила.
Что касается Ширку, то он свое обещание выполнил: едва египтяне обложили Бильбайс, как эмир оставил грабеж восточных областей Египта, вихрем подлетел к стенам крепости и отогнал осаждавших почти до самых стен Каира. Однако халиф не дал своих в обиду и выставил большое войско. Дяде пришлось отойти к Бильбайсу и скрыться за его стенами, разделив с племянником скуку осажденных.
Вскоре пришла та самая дурная весть, которую предчувствовал Юсуф, недаром он даже вздохнул с невольным облегчением, хотя никакого облегчения вовсе не предвиделось. А узнали осажденные то, что подмога идет, только не к ним, а к подлому обманщику везиру. Шавар уже успел сговориться с кафирами, наобещал им так же, как прежде дяде Ширку, горы золота, и теперь к Бильбайсу двигалось войско крестоносцев во главе с самим иерусалимским королем Амори Первым.
Настал день, когда со стен Бильбайса осажденные увидели на восточной стороне мира алую полоску зари — штандарты крестоносцев. Франки неторопливо подошли к городу и также неторопливо разбили свои большие шатры позади египетского стана. На глаз можно было насчитать около четырех сотен рыцарей и около полутора тысяч тюркоплей[72], легких арабских пехотинцев, служивших кафирам.
— Их не так уж много, — заметил Юсуф, пытаясь прежде всего приободрить самого себя.
— С кем легче справиться: с сотней-другой крыс или с дюжиной волков? — на этот раз мудро ответил сам дядя Ширку.
Мудрости у него прибавилось оттого, что поубавилось воинственного пылу и он начинал терять веру в то, атабек в самом деле пришлет помощь. Когда не на что надеяться, всегда или раскисаешь умом, как квашня, или становишься мудрым, как Моисей, заблудившийся со своим нетерпеливым народом в пустыне.
— Хитрый лис! Хитрый лис забился в свою нору и сам себя перехитрил! — начинал он тихонько поругивать атабека. — Это я… я убедил его, что Египет нужно взять, пока его не захватили кафиры. У халифа нет настоящих воинов, давно перевелись. Ты же сам видишь, что Всемогущий Аллах лишил их сил за то, что они поклоняются не Ему, а какому-то Разуму, что наполняет их мозги вроде тумана. Но две тысячи — это слишком мало. Десять тысяч — и Египет был бы наш! Но
Кто приободрился, так то египтяне. Они как будто начали стыдиться перед франками своей слабости и полезли на стены куда живей, чем раньше. Франки же не торопились отбивать у них славу победителей. Каждое утро король Амори в белоснежных одеждах, с вышитым на груди золотым львом, важно выходил из своего алого шатра. Ему под колени подставляли небольшое креслице, он опускался на него, без всякого воодушевления наблюдал за очередным приступом, завтракал, отпивал несколько глотков вина из массивного золотого бокала, а затем, словно зрелище быстро наводило на него скуку, грузно вставал и возвращался в свой шатер, откуда уже не появлялся до следующего утра. Его рыцари, когда жара спадала, катались на конях вкруг стен, отъезжали куда-то, возвращались то с тюками, то с пойманными где-то женщинами и ожидали своего часа подобно грифам-стервятникам.
Так или иначе правда жизни с каждым днем все вернее поддерживала сторону врага. Защитники Бильбайса потихоньку гибли на стенах, один за одним, запасы провианта постепенно подходили в концу.
В одну из ночей, на исходе третьего месяца осады, Юсуфу во сне привиделись весы, которыми пользуются менялы, только эти весы были огромными. На одной чашке стоял Шавар, а на другой — атабек Нур ад-Дин. Они стояли лицом к лицу и улыбались друг другу. Постепенно чашка с атабеком стала опускаться вниз, но Шавара это не смутило и он продолжал бесстрастно, по-змеиному улыбаться. Юсуф проснулся и похолодел, осознав, что на каждой из чашек лежит ложь, только теперь одна стала перевешивать другую.
Он поднялся с ложа и обратился к Аллаху. И вновь, как у подножия горы Синай, он умолял Всемогущего открыться, на чьей же Он стороне и кому благоволит, если все кругом враги друг другу и никому в этом грешном мире нельзя верить.
В эти мгновения к нему вошел, держа в левой руке светильник, дядя Ширку.
Он заговорил, будто со дна колодца, и голос его был очень мрачным:
— Ты тоже не спишь, Юсуф?.. Плохая ночь. Мы не удержим крепость. У атабека свои особые замыслы, и он о нас забыл. Погибнуть здесь — невелика слава. Уже некому будет вытереть нам заплеванные спины. Надо сдать крепость. Это не Дамаск. Она никому не нужна. Никому… Но Шавар побоится лишать нас жизни. Я в этом не сомневаюсь. Франку тоже не нужны лишние хлопоты. Он свое дело сделал и получит золото от Шавара, если только этот шакал не обманет и его. Надо сдать крепость…
— Эмир, ты послушался моего совета остаться в Египте. — Горло у Юсуфа пересохло, и он с трудом сглотнул. — Но я ошибся. Утром я сам пойду к франкам…
Светильник задрожал в руке Ширку, но сам он ничего не сказал племяннику.
— Я хочу узнать, сколько их малик запросит за мир, — продолжил Юсуф, видя, что дядя уже готов согласиться. — Ты посмотришь, что произойдет, и решишь, что делать. Теперь, как и раньше, есть два пути.
— Два? — удивился дядя.
— Сдать крепость… Или открыть ворота и всеми силами ударить по франкам. Может, Всемогущий Аллах, сделает нам подарок за доблесть и отдаст нам в руки их малика.
Эмир Ширку долго смотрел на племянника и, казалось, окаменел посреди комнаты.
— Помолимся Аллаху и дождемся утра — ожив наконец, сказал он уже не таким безнадежным тоном.
На рассвете, после
То, что Ширку и его племянник увидели во вражеском стане, немало озадачило их. Египтяне беспорядочно слонялись по стану, словно растеряв всех своих сотников, а самые знатные франки вместе со своим королем, сидя на конях, расположились в стороне кругом и что-то горячо обсуждали. Наконец, когда уже появилось солнце, от этого круга отделился один всадник и шагом двинулся к воротам Бильбайса.
