— Что с тобой? — испугалась Ира. — Ты белая, как мертвец!

— Я и есть мертвец, — слабо улыбнулась я и рассказала об отце.

— Да как же он мог? — возмутилась Ира. — У них что, организация?

Я пожала плечами. Ира, как и мы с Жоркой, горячо верила в то, что арестовывают только виновных.

— Мне надо работать, матери помогать Нинку растить! — сказала я.

— Сегодня контрольная по геометрии, ты готова? — глупо спросила Ира.

Я молча посмотрела на нее. Какая она еще маленькая! А ведь и я два дня назад была такая же!

— Я буду искать работу! — повторила я.

Ира сложила на животе маленькие ручки и удрученно смотрела на меня. Было видно, что она в глубокой растерянности.

Николай Иванович был где-то на совещании директоров. Мы заглянули в пионерскую к Толе.

— Так-так! — покачал головой Толя. — Дело сложное.

— Мне надо работать, семье помогать. Не поможешь устроиться на завод? — попросила я, но Толя посмотрел на меня долгим печальным взглядом и ничего не ответил.

И я поняла, что из-за отца и на меня легла тень. Ведь на заводе, где строят самолеты, наверняка спросят, кто я такая. Круг замкнулся. В маленькой, такой родной мне пионерской наступила тягостная тишина. Я молча вышла.

Был уже звонок на первый урок, но Ира не уходила. Вместе со мной она ждала Николая Ивановича. Начался урок физики. На мгновение мне представилось недоумение Андрея Михайловича, почему меня нет. Ну и пусть! Потом он сам поймет. Не хочу я навредить ему. А то, что я для всех теперь опасная, это я поняла из красноречивого молчания Толи.

Наконец пришел Николай Иванович, шумный, оживленный, в своей нарядной кепке. Но, выслушав нас, он так же, как и Толя, грустно посмотрел на меня и так же произнес:

— Так-так!

— Я больше не буду учиться, — проговорила я сквозь душившие слезы, потому что поняла: ни от кого мне не будет помощи, отныне я одна!

— Не спеши. Два с половиной месяца осталось. Из школы тебя никто не гонит, с аттестатом легче будет устроиться, — посоветовал Николай Иванович.

— Да-да! — обрадованно подхватила Ира.

Ах эти два с половиной месяца! Что знают о них Ира и Николай Иванович? Все рухнуло, и навсегда. В этом я была уверена и именно поэтому не хотела думать о школе. Мне бы только уйти до конца урока, чтобы не видеть никого, особенно его…

Не помню, как я очутилась на вокзале.

Дико болела голова. Но я все-таки разглядела на поселковой почте объявление, что требуется разносчик писем в деревню Ромашево. Всего полтора километра от Немчиновки. Отличная работа. Ноги у меня крепкие.

Маму я застала сидящей на крыльце. Будто она и не поднималась с тех пор, как я ушла.

— Буду почтальоном! — сказала я.

— Ну что ж! — согласилась мама.

Я пошла в комнату и легла. Я не спала много часов и, наверное, поэтому, едва коснувшись подушки, полетела в черную бездну. К вечеру у меня поднялся сильный жар, и я впала в беспамятство. Иногда я приходила в себя, видела над собой озабоченное лицо доктора Гиля и всегда — маму. Словно видения промелькнули лица Иры, Светы, Жорки… Потом долго никого не было. Доктор Гиль господствовал один. Выстукивал, выслушивал, вливал в рот какое-то питье, клал на лоб что-то холодное и тяжелое. У меня перед глазами все время стоял красноватый сетчатый туман, и я громко кричала: «Уберите сетку!»

Но однажды я открыла глаза, а сетки не было. Я лежала тихо, боясь, что она все-таки появится. Но она не появилась. В открытое окно заглядывали свежие зеленые листья. Я их отчетливо видела. Когда же они распустились? Вчера ничего не было.

— Мама! — крикнула я, удивляясь слабости голоса.

Но мама услышала. Она вошла вместе с Гилем. Как же она похудела! Рука как высохший листок.

— Ожила наша красавица! — улыбнулся доктор. — Теперь все в порядке. Не плачьте, Мария Петровна. Будет жить, замуж выйдет, внуков вам народит!

Почти полтора месяца, оказывается, пролежала я в нервной горячке да еще с двусторонним воспалением легких. Гиль даже боялся за мою жизнь, запретил ребятам приходить ко мне. И не удивительно, что зеленые листья смотрели в окно: май подходил к концу.

Началось медленное выздоровление. Я лежала на высоких подушках, вдыхая запах распустившейся в палисаднике сирени, и чувствовала, как в меня снова входят силы жизни. Мне никто ни о чем не напоминал, а я ни о чем не спрашивала. Инстинктивно береглась. «Потом, потом! — говорила я самой себе. — Еще немножко, и я обо всем спрошу!»

Однажды на закате у крыльца зазвучал приглушенный мужской голос. «Милый доктор Гиль! Он все еще беспокоится!» — подумала я. Но это был не доктор. Быстрые незнакомые шаги замерли на пороге моей комнаты. Мама со слезами запричитала:

— Вот она! Насилу у смерти из рук вырвали!

Странное беспокойство охватило меня. На мгновение туман заволок глаза. Когда он рассеялся, я увидела Андрея Михайловича, растерянно стоявшего посреди комнаты. Маму тихо кто-то позвал, и она вышла.

— Садитесь! — сипло сказала я и, пока он пододвигал табурет, тихонько перевела дыхание.

Он посмотрел на меня незнакомыми, глубоко запавшими глазами. Лицо его страдальчески сморщилось. Наверное, вид у меня был страшный. Мама не раз говорила, что от меня остались только кожа да кости. Но мне было безразлично. Еще неизвестно, зачем он приехал.

— Как вы нашли наш дом? — спросила я.

— Меня привезла Светлана Воротникова. Ей можно довериться. Она каждый день сообщала мне о твоем состоянии.

«Ага, — подумала я, — так это Светка шепчется с мамой на кухне!» А вслух сказала:

— Ко мне нельзя!

— Светлана сказала, что врач уже позволил.

— Вы знаете, что случилось?

— Об этом мне сообщил Николай Иванович… Не понимаю, почему ты мне сама ни о чем не рассказала? Ушла в тот день, не повидавшись.

— Теперь это не имеет значения. Все так переменилось!

— Ты разлюбила меня?

— Нет! Но вы никогда на мне не женитесь…

— Вот как! Кто тебе внушил такие «мудрые» мысли? А я, между прочим, рассказал Николаю Ивановичу…

— О чем?

— О том, что женюсь на тебе!

— А он что?

— А вот это уже не имеет никакого значения. Твое дело выздоравливать и помнить, что от двух с половиной месяцев остался один!

Я плотно закрыла глаза, но слезы все равно потекли на подушку. Он встал и концом простыни вытер мне щеки. Потом наклонился и осторожно поцеловал в губы.

Когда я открыла глаза, его уже не было. У моей постели сидела крайне возбужденная Светка и горячо шептала мне в лицо: