обработанными квадратными площадками и обсаженные кругом деревьями по берегам орошающих арыков. На этих полях засеиваются всего более: пшеница, горох, ячмень и лен; реже – рис, кукуруза, чечевица, фасоль, конопля, арбузы и дыни; возле самых фанз обыкновенно устроены небольшие огороды.

В половине июня посеянные хлеба уже выколосились и наливали зерна. Урожай, по отзывам местных жителей, всегда бывает прекрасный. Вообще оазис Са-чжеу, после Илийского края, самый плодородный из всех мною виденных в Центральной Азии; притом обилие деревьев придает местности чрезвычайно красивый вид.

Его флора. Но плодородный относительно культуры, описываемый оазис весьма небогат разнообразием как своей флоры, так и своей фауны. Кроме вышеназванных деревьев, засеваемых хлебов и нескольких видов трав, обыкновенно сопутствующих культуре (Medicago sativa, Gonvolvulus arvensis, Inula ammophila etc.) [люцерна, вьюнок полевой, девясил и др. ], здесь можно встретить лишь немного дикорастущих представителей флоры. Из них наиболее обыкновенны: солодка (Glycyrrhiza glandulifera), кендырь (Apocynum Venetum), джантак (Alhagi camelorum), касатик (Iris sp.), Sophora alopecuroides, Polygonum Bellardi [талхак обыкновенный, горец], реже попадаются Lycium ruthenicum, Gapparis herbacea [сугак или дереза, каперцы], Dodartia orientalis. На солончаковых необработанных площадках обильны: тамариск (Tamarix Pallasi) и мохнатый тростник (Psamma villosa); к ним, на северной окраине описываемого оазиса, вплоть до р. Булюнцзира, прибавляются – саксаул (Haloxylon ammodendron) и Atraphaxis compacta [курчавка скученная]. Вот и все наиболее замечательное здесь из царства растительного.

Фауна. Не разнообразна также и фауна. Из зверей встречаются лишь волки, лисицы, зайцы и антилопы хара-сульты. Последние приходят из пустыни на китайские поля в окраинах оазиса и бесцеремонно поедают засеянный хлеб.

Птиц найдено было нами только 29 видов, из которых обильны: грачи (Corvus frugilegus), голуби (Turtur auritus), стрижи (Cypselus murarius), ласточки (Hirundo rustica), камышевки (Salicaria turdoides), воробьи (Passer montanus, реже P. timidus n. sp.), сорокопуты (Lanius isabellinus), фазаны (Phasianus n. sp.), кукушки (Cuculus canorus), полуночники (Caprimulgus europaeus), хохлатые жаворонки (Galerida magna) и кулички (Aegialitis curonicus). Против ожидания в Са-чжеу вовсе нет перепелов, полевых жаворонков, мухоловок, иволги и мелких Silvia [славок], хотя местность для них, по-видимому, самая пригодная.

Наилучшею же орнитологическою находкою был для нас здешний фазан, весьма близкий к Phasianus torquatus, но, сколько кажется, достаточно отличный, чтобы отделить его в особый вид, тем более принимая во внимание близкое сходство между собою и других центральноазиатских фазанов. С установлением этого фазана новым видом, который, пожалуй, можно назвать Phasianus satscheuensis, получится полный список центральноазиатских фазанов, всего семи или восьми видов.[247]

Пресмыкающихся в оазисе Сачжеуском вообще немного; между прочими нами здесь была добыта небольшая (2¹/₂ фута длиною) змея (Eryx jaculus) – единственный представитель семейства удавов в Северном полушарии.

Население описываемого оазиса состоит исключительно из китайцев и прежде было гораздо многочисленнее. Об этом можно судить по многим заброшенным полям и опустошенным фанзам. Дунганы дважды приходили сюда, в 1865 и 1872 годах, разорили все деревни, но самого города взять не могли. При нас во всем оазисе, т. е. в городе и деревнях, считалось до 10 тысяч взрослых мужчин, в том числе 2 тысячи солдат; число женщин и детей было неизвестно.

Наружным типом сачжеуские китайцы не отличаются, сколько кажется, от своих собратий, обитающих в других оазисах Центральной Азии, да и во всем Северном Китае вообще. Язык их, по отзыву нашего переводчика, тот же самый, каким говорят китайцы в Хами, Гучене и Кульдже. Городские жители имеют большею частью истасканные, противные физиономии; деревенское население выглядывает лучше, здоровее. Но у тех и у других одинаково нередки накожные болезни.

Сам город Са-чжеу больше Хами. Снаружи обнесен глиняного зубчатою стеною; внутри состоит из скученных фанз и грязных тесных улиц; словом, одинаково похож на все китайские города. Торговля в нем небольшая, удовлетворяющая лишь нуждам местного населения. Этою торговлею занимаются купцы из Хами и Ань-си; в небольшом числе и местные. Все привозные товары очень дороги; некоторые даже дороже, чем в Хами. Цены на местные продукты при нас были также высоки.

Окрестности описываемого оазиса. Окрестности оазиса Са-чжеу представляют собою дикую бесплодную пустыню. На южной его стороне, в расстоянии не более четырех или пяти верст от зеленеющих садов и полей, стоит высокая гряда холмов сыпучего песку. Гряда эта уходит к западу, но как далеко – мы не могли достоверно узнать от местных жителей. Быть может, эти пески тянутся до самого Лоб-нора и составляют таким образом восточный край Кум-тага,[248] посещенного мною в январе 1877 года.

Недалеко я был тогда от Са-чжеу – менее чем за 300 верст. Но пройти это расстояние оказалось невозможным по многим причинам, а главное по неимению проводников. Пришлось возвратиться в Кульджу и отсюда предпринять обходный путь через Джунгарию на Хами в тот же Са-чжеу, т. е. сделать круговой обход по пустыням в три тысячи верст.[249] Между тем, пройти из Са- чжеу на Лоб-нор все-таки возможно. Известно, что здесь в древности пролегал караванный путь из Хотана в Китай. Тою же дорогою в 1272 году н. э. шел в Китай Марко Поло, а 150 лет спустя возвращалось из Китая в Герат посольство шаха Рока, сына Тамерланова.

В близкие к нам времена, лет десять тому назад, из Са-чжеу на Лоб-нор прошли несколько небольших партий дунган. Начальник одной из них даже ехал в двухколесной телеге, разбиравшейся и укладывавшейся на вьюк в трудных местах.[250] Конечно, необходимо только иметь проводника, хорошо знающего местность; или, если пуститься самому, то выбрать для этого зиму и запастись льдом на продолжительное время.

Наш в нем бивуак. Придя в оазис Са-чжеу, мы расположились, не доходя шести верст до города, в урочище Сан-чюшуй, на берегу небольшого рукава р. Дан-хэ, возле которого раскидывался обширный солонцеватый луг; на нем удобно могли пастись наши верблюды. Притом место это находилось несколько в стороне от проезжей дороги и густого населения, так что мы до известной степени избавлялись от «зрителей». Нужно на деле испытать всю назойливость этих последних в Китае, чтобы вполне оценить благополучие уединенной стоянки. Сачжеуские власти, выславшие к нам навстречу нескольких человек, предлагали остановиться в самом городе или возле него, но я решительно отклонил подобное предложение и сам выбрал место для бивуака. Если бы с нашим караваном забраться в китайский город, то можно ручаться, что дни, здесь проведенные, были бы днями истинных мучений от назойливой и грубой толпы. Я уже испытал это в 1871 году в городах Бауту и Дын-ху. [251] С тех пор мы располагали свой бивуак всегда подальше от города и уже отсюда ездили за необходимыми покупками. Так поступили и в Са-чжеу. Зато ежедневно посылаемые в город переводчик и один или двое казаков испивали до дна чашу нахального любопытства и грубого отношения китайцев к чужеземцам.

Назойливость городской толпы. Обыкновенно, с первым же шагом посланных в городские ворота, являлись «зрители», которыми были все встречные китайцы. Иные, завидя чужеземцев издали, забегали в дома и давали знать о необыкновенном событии. Из этих домов, из лавок и из боковых улиц, словом, отовсюду сбегались любопытные, толкались, давили друг друга, лишь бы поближе взглянуть на «заморских дьяволов». В несколько минут скоплялась громадная толпа, запружавшая улицу и двигавшаяся следом за ян-гуйзами. Мальчишки и даже взрослые забегали вперед, останавливались, пристально смотрели, смеялись и громко передавали свои впечатления; по временам из толпы слышался возглас: «Ян-гуйзы!», иногда с приложением ругательств. Но вот наши посланные останавливаются, слезают с лошадей и входят в лавку или под навес рыночных лотков. Толпа также останавливается и плотною стеною окружает переводчика и казаков. Более назойливые начинают ощупывать платье, обувь, руки, ноги и снимать фуражки с головы; при этом общий смех и различные остроты. Наш переводчик Абдул, говорящий, хотя и плохо, по-китайски, с своей стороны не дает спуску и ругает нахалов; но эта ругня возбуждает еще больший смех. По временам казак отмахивает в сторону то того, то другого из лезущих на него китайцев – опять смех и остроты. Между тем начинается покупка. Сначала торговец, увлеченный общим любопытством, только смотрит, вытаращив глаза, на чужеземцев, но потом смекает, что от ян-гуйзы можно поживиться, и обыкновенно запрашивает непомерную цену. Абдул вступает в торговлю, в чем