цивилизованности спадает с людей как осенняя листва с деревьев — если даже такой культурный и высокообразованный член общества, как он сам, готов драться и убивать за свой кусок, то что же происходит сейчас с менее культурными? И это было страшно, представить, что творится сейчас в Варшаве — хотелось как страусу, засунуть куда-то голову, и не думать ни о чем.
У русских, с их стадностью, вроде было по-другому. Но жить в стаде учитель категорически бы не захотел.
Ночью снова бомбили, или обстреливали? Несколько взрывов были чрезвычайно сильными. Учитель так и не узнал, что немцы запустили в канализацию взрывающийся газ, при одновременном подрыве выходил эффект землетрясения, целые кварталы обрушивались, как карточные домики. Затем настал еще один судный день.
С утра было тихо. Даже на фронте не стреляли — напротив, немцы зачем-то отвели войска на километр-два. После над обреченным городом появились самолеты, и сбросили бомбы, рвущиеся почти без пламени, с глухим хлопком.
Под вечер учитель выглянул наружу. Тишина давила на нервы больше, чем обстрел, сидеть в подвале казалось невыносимым. Сощурив глаза, он пытался разглядеть, что происходит. Не было видно ни малейшего движения. В мертвом городе — вокруг были лишь скелеты, коробки домов, без окон, часто без крыш, с пустотой внутри, все уже сгорело или обрушилось. К югу вообще начиналось ровное место, равномерно усеянное битым камнем, трудно было определить, где проходили улицы. И не было видно никого живого, лишь на земле среди камня валялись мешки или груды тряпья? Учитель приблизился к одному из них, и понял, что это труп, причем не было видно крови. Будто человек шел и умер на месте.
Эти немецкие бомбы почти не давали осколков и взрывной волны. Вместо этого, они разбрызгивали над землей что-то похожее на туман, быстро оседающий росой. Но мельчайшая капля, размером с булавочную головку, убивала при прикосновении к незащищенной коже, не говоря уже, если ее вдохнуть. Фосфорорганика, химическое оружие нового поколения, изобретенное немецкими учеными, которым после прошлой войны запретили работать над традиционной отравой на основе хлора, в знакомой нам истории даже Гитлер не решился на его применение, опасаясь ответных мер. Но Варшава не сдавалась, несмотря на все бомбежки и обстрелы, и русский фронт вдруг пришел в движение, вызвав панику у герр генералов, что приказ фюрера об усмирении этого мятежного города будет не выполнен, кого тогда привлечет к ответу зловещая комиссии «1 февраля»? И ведь на бандитов, в отличие от солдат регулярной армии противника, не распространяются правила цивилизованного ведения войны — и разве кто-то возражал, когда семь лет назад итальянцы травили газом эфиопов, больше того, когда дуче очень осторожно прозондировал мнение англо-американцев, ему дали понять, что применение боевой химии сугубо протии туземцев будет дозволено и сейчас, ну а взбунтовавшиеся славяне, это разве не такие же дикари? И фюрер приказал категорически, усмиряя Варшаву, не ограничиваться
Учитель стоял, как последний человек на захваченной марсианами земле. Последний живой человек в Варшаве? Что-то двигалось в конце улицы, всмотревшись изо всех сил, он различил ползущие серые коробки танков, за ними немецкая пехота, как тараканы. Зарин летом на открытой местности стоек несколько часов — выждав положенный срок, немцы перешли в атаку. Без артподготовки, потому что неясно было, куда стрелять, и остались ли там живые.
Вдруг раздались выстрелы, и немцы попадали, залегли, или кто-то были убит, разобрать было нельзя. Крайний слева танк развернул башню и пустил в развалины струю огня. Но стрельба не стихала, в мертвом городе еще оставались живые защитники, они вылезали из-под земли, из люков, подвалов, щелей. Наверное, немцы могли бы прорваться, победить в этом бою, если бы навалились, не жалея себя, у них были и броня, и преимущество в числе — но даже штрафникам не хотелось умирать. Когда все можно сделать по уставу — и немцы отошли, вызвав огонь артиллерии. Снова завыли снаряды, разбивая камни в пыль. Один взорвался не слишком далеко, и учитель поспешно нырнул в свой подвал.
Завершался двенадцатый день варшавской обороны. Восемнадцатое августа 1943 года.
Здесь еще осталась зеленая трава. Пахнущая летним лугом, как до войны. В городе одна лишь пыль, и битые камни. И немцы ходят в двадцати шагах, не скрываясь — что им прятаться, это их тыл. А ты лежишь, почти не дыша, ветер стих совсем, любой шорох будет замечен. Хотя не эсэс, зенитчики, вон и флак счетверенный торчит, задрав вверх стволы. Это им не поможет, если начнется, эти гансы покойники все — но если поднимется тревога прежде времени, то все будет напрасно.
Владек гордился, что для выполнения этого задания выбрали именно его, в числе тридцати трех добровольцев, кто ждали своего часа у аэродрома Бабице, просочившись сквозь немецкие позиции. Отчего-то здесь, на севере, немцы не напирали так, как на юго-западе — и бойцы, знающие местность, прошли без проблем. Причем в траншеях по окраине города готовился к атаке Первый повстанческий полк, даже с пушками и танком «Костюшко» («Домбровского» сожгли три дня назад). Лучшие герои, современные рыцари новой Польши, о которых будут слагать песни и легенды через много лет — но вот путь им откроют они. Все, кто остался в живых от батальона имени маршала Рыдз-Смиглы, и еще от батальона «Жолибож» и батальона «Охота». Жаль, что этого не увидят ребята. Но пан учитель узнает все — после Владек непременно зайдет и расскажет. И поделится пайком — с недавних пор, отличившихся награждали дополнительными продуктами, как медалями.
Старшим был «Гром», ротный из «Жолибожа», поручик еще довоенного Войска Польского. Он смотрел на мальчишек свысока, и это немного обижало. Еще Владеку не понравилось, когда перед выходом подошел ксендз, предложил исповедаться и причаститься — и глядел на них всех, как в последний самый раз. В шестнадцать лет не хочется думать о смерти. Так же, как не думали все остальные друзья, эх, жаль что они не увидят того, что мы сделаем сейчас!
Янек, Сташек, Марек, Томек, Вацек, Зденек, Стефан, Юзек. За всех вас, ребята!
Аэродром был захвачен повстанцами еще в первые дни. Затем так же быстро оставлен, но все его хозяйство сумели вывести из строя, по крайней мере немцы отсюда не летали, но держали усиленный взвод охраны, и зенитчиков. И их особой группе надо было в условленный час, связав немцев боем, зажечь огни, на которые прилетят английские самолеты, и сбросят десант, или даже сядут и выгрузят пушки и танки! После чего десант войдет в Варшаву и разобьет немцев — непременно разобьет, ведь это настоящие солдаты, а не недоразумение, как мы!
Сигнал должен был подать «Гром». Но все лежали и с напряжением слушали, не летят ли самолеты. От немцев доносился разговор, смех, они ходили не пригибаясь, не прячась, как по своей земле. Что уже вызывало ненависть и страстное желание их убивать. Как позавчера, когда в Мокотуве они столкнулись с патрулем, сначала тех приняли за немцев, но с той стороны кто-то окликнул, не разобрав в темноте, эй, Мыкола, ты? И тогда они все без команды, вскочили и бросились на врагов, стреляя на ходу. Немцы еще куда ни шло, за века Варшаву брали на копье или на штык бранденбуржцы, пруссаки, саксонцы, шведы и сам великий Наполеон, но чтобы дикие схизматики с востока? Москалей быстро перебили, последних достреливали лежачих в голову, чтобы наверняка, но на шум набежали другие, со всех сторон, и они едва ушли тогда, потеряв четверых. А после, уже в подземелье, смеялись, вспоминая, как мы им дали! Ну не место в Европе диким азиатам, чтоб не высовывали своих немытых морд из своей Сибири, здесь все же цивилизация, культура — нести которую слаборазвитым народам, это наше право и долг перед человечеством, как говорил пан учитель.
Только бы британцы прилетели! А не вышло, как в тридцать девятом. Когда, как рассказывал пан учитель, Сталин и Гитлер сговорились в Москве поделить пополам Польшу, и ведь англо-французская делегация присутствовала при этом тоже, что пообещали русские за невмешательство, чем подкупили гарантов польской свободы? Польшу все предают и продают, потому что она не так сильна и богата, как должно ей быть. Значит, чтобы процветать в этом мире, надо быть сильными. Вернуть себе «крессы всходние», и исконно польские земли на западе и на юге, да ведь пан учитель говорил, что когда-то и герцогство Пруссия, и герцогство Бранденбург где столица Берлин, были покорными вассалами польских королей? И в Москве сидел польский князь — не помню, как его звали, Димитрий Первый или Владислав Четвертый — которого подло свергли и убили Минин с Пожарским. А на польском троне был король из династии Валуа, что давало и какие-то права на французский престол! Славные времена рыцарей Сенкевича, когда Речь Посполита была одной из сильнейших держав Европы, ну отчего тогда же не удалось
