«Домбровский». В толпе все говорили, что завтра русские будут здесь, и как хорошо бы, если бы они с немцами перебили друг друга, и никто не тронул бы Варшаву — а потому, друже, надлежит нам завтра стоять с винтовкой у ноги, не вступая в бой, но быть готовыми отразить посягательство на нашу свободу!
Но русские назавтра не пришли. Зато над Варшавой разверзся ад. Если раньше, как было сказано, немцы почти не трогали центр города, то теперь их бомбардировщики заполнили небо, страшнее чем в тридцать девятом. Они взлетали из Окенце, совсем рядом — северный аэродром, Бабице, был выведен повстанцами из строя. Били прицельно, по самым важным объектам — электростанция, водокачка, телефонная станция, радиоузел. Били по всему городу, высыпали огненный дождь фосфорных бомб, и бросали тяжелые фугасы, от которых оседали в пыль многоэтажные дома. Проносились вдоль улиц, стреляя из пулеметов по обезумевшим, бегущим людям. И когда самолеты улетали, пожарные и санитарные машины не могли проехать по улицам, заваленным обломкам, и некуда было везти раненых, потому что госпитали тоже бомбили, и не было смысла тушить пожары, потому что самолеты очень скоро прилетали снова, и опять бросали бомбы. Страшно было видеть человека, облитого горящим фосфором, и стену дома, обрушивающуюся на мечущихся внизу людей. Но никто не знал еще, что столбы дыма, поднимающиеся в небо возле Цитадели, страшнее — это горели склады, провизия и топливо, которые никто не озаботился убрать в безопасное место.
Продукты, исчезнувшие из магазинов в первые же дни? Их тащили в свои квартиры — и теперь те, кто остались бездомными, разом потеряли все, и никто не думал их кормить. Зато большую цену приобрели подвалы и погреба. И конечно же, в выигрыше оказались служившие у повстанцев и получающие паек. Вот только если меня убьют, кто поддержит мою семью?
А немцы в тот день не наступали. Стреляли, бомбили — но не наступали вообще. Отчего, стало ясно завтра.
Русские пришли. Только они носили форму СС, украинцы из «Галичины», панически боящиеся Восточного фронта, советские их в плен не брали — зато люто ненавидевшие поляков. Еще дивизия Бронислава Каминского, бывшая армия так называемой «Локотской республики», своими зверствами превзошедшая даже зондеркоманды СС. Еще казаки генерала Краснова. Еще сборище штрафных батальонов из уголовной сволочи всей Европы — этим было обещано, что если не покажут рвения, то все попадут на Восточный фронт, откуда не возвращаются — вы-то точно сдохнете там все! Кто пугал варшавян нашествием дикой озверелой орды — так получите! А за Вислой было тихо —
И на следующее утро
— Но мы все равно сражаемся, пан учитель! По канализационным трубам можно пройти куда угодно, высунулся, выстрелил, и сразу исчез. А они долго после по пустому месту пуляют!
Тогда каратели, обозленные потерями, чтобы справиться с лезущими из люков «чертями», подвезли баллоны с хлором. И одновременно выпустили его в канализацию, во все люки, какие нашли. Взвод Сташека в это время полз по трубе в Мокотув. Закрывая лица шарфами и платками, люди бежали от стелющегося по пятам облака, задыхались, падали, захлебываясь вонючей жижей. Из восемнадцати спаслись четверо, и Сташека не было среди них.
— Мы все равно пройдем, пан учитель! По старым подвалам — тут есть и такие, полгорода можно пройти, не показываясь наружу! Страшно конечно, что все может рухнуть — но наверху еще опаснее.
Мальчишки навещали его, всякий раз когда были в Старе-Място. И спасли его от голодной смерти, когда случилось то, что должно было произойти. Покидая квартиру, в которой прожил двадцать лет, он успокаивал себя, что это на время — облюбовав себе каморку в подвале, он перетащил туда свои запасы, много ли их было, и самое ценное, библиотеку. На следующий день в дом попала бомба. А еще через день его ограбили — в подвал вошли какие-то четверо, с обычными бело-красными повязками, патриоты, и стали выносить его провизию. Он пытался возмутиться, и тогда его избили, сказав:
— Господь делиться велел? Все помрем, ты сегодня, мы завтра. Так что на том свете сочтемся, без обид.
Больше всего ему было жаль разбитых очков. Без них он даже в прежнее время не мог выходить на улицу, где ездят автомобили, трамваи и извозчики. Оставалось лишь сидеть и помирать, ведь теперь у него не было ни дома, ни службы, ни семьи — жена бросила его еще пять лет назад, уйдя к какому-то лавочнику — но пришли мальчишки, сначала поделились хлебом, затем спросили, как выглядели воры. А он не запомнил почти ничего — ну, военная форма, повязки, черные береты, вот только у одного родинка была на лице, вот здесь. Владек и Юзек переглянулись и сказали, пане учитель, мы кажется знаем, о ком вы говорите. Ждите, мы вернемся.
Владек вернулся под утро, один, но с тяжелым солдатским ранцем. Возьмите, пане учитель, здесь хлеб, консервы, сыр, даже бутылка вина. А где Юзек? Убили его, пане учитель, но они тоже, все. С немцами было труднее. А эти украденным и награбленным торговали, так что все по справедливости. Да, вот так, люди уже ворон и крыс едят, а у кого есть деньги или золото, тот может позволить хоть ананасы с шампанским, ну это редко конечно, но знаете, пан учитель, сколько сейчас на «черном рынке» буханка хлеба стоит? Только покупать нужно с оглядкой, легко могут ограбить, и ничего не дать. На несколько дней вам хватит, пан учитель, ну а дальше, как повезет, я еще приду. А на случай, если снова полезут, возьмите! С убитого немца снял.
Учитель взял парабеллум. Он никогда не держал в руках боевого оружия, но Владек показал, как с ним обращаться, оказалось просто.
— Если же те придут. Этого вам хватит, чтобы хоть одного-двух с собой захватить. А если троих, то совсем хорошо. Только помните, что немцы обычно сначала гранату бросают — когда шаги услышите, скорее встаньте вот там, за угол, может и не заденет. Хорошо что у вас окон нет, а то могли бы с улицы из огнемета достать. И еще, у немецких гранат запал горит шесть секунд, если кидают вблизи, как внутри дома, то можно успеть выбросить обратно, если повезет, у меня однажды так получилось.
Владек говорил это совершенно спокойно. Отличник, тихоня, когда-то очень домашний мальчик. Отец его сгинул в тридцать девятом, как мобилизовали, мать умерла в прошлом году. А он уже убивал людей, пусть даже эти люди были одеты в чужие мундиры — да и не только их, ведь даже те, кто ограбили и избили его, все же не убили? Нет, учитель понимал, что в любом обществе, государстве, будущей Польше от моря до моря, нужен труд солдата и полицейского, так же как ассенизатора, как еще утвердить свое превосходство среди низших народов, как поддерживать их в подчинении? Но оставался в мнении, что это занятие не для высококультурного, образованного человека, ведь применяя насилие к себе подобным, ты разрушаешь и свою душу?
Учитель мечтал написать свою книгу, поучительную сказку для детей — как Януш Корчак, с которым он был когда-то знаком. Про страну, где жили люди и драконы — люди жили как обычно, а драконы прилетали время от времени, и съедали кого-то. Драконы были сильны и непобедимы, ну почти. В соседней стране на западе сумели прогнать драконов, сами став воинами, воспитывая с младенчества — жестоких и грубых, ни во что не ставящих человеческую жизнь. И в стране на востоке изгнали своих драконов, там правитель собрал и обучил армию, ради которой прочие жители должны были трудиться как рабы. Так где больше горя, крови, смерти — не лучше ли принять судьбу как она есть, тем более что драконов было не так много, и прилетали они нечасто? Так жить, вкушая все плоды, не дрожа и не прячась — не думая и не замечая, чтобы не превратиться в запуганное существо, остаться человеком, духовно богатой личностью. И если в один день кто-то не приходил домой — его унес дракон, что поделать?
А сейчас учитель сидел с парабеллумом в руке, смотрел на мешок с провизией, и думал, как он будет стрелять в человека, кто посягнет на его запасы. Хорошо, что его каморка, это отгороженный тупик какого- то технического коридора возле труб, даже без окон, в самой глубине здания — соседей нет. Оказывается, когда любого может вот так унести дракон по имени Война, был человек и не стало, то налет
