бы кто присел? А ведь я на них не ору, а просто, блокнот этот видишь? Если замечу, кто сачок, подхожу и спрашиваю, фамилия, личный номер? И карандашиком сюда — а это значит, один раз попался, про деньги забыл, сиди на одной пайке, второй раз и полпайки снимают, в третий раз считается уже злостным, в шизо, но до такого обычно не доходит, по крайней мере с дойчами, в них орднунг ихний гвоздем вколочен, вот со всякими прочими бывает…
— Слушай, Седой, а как ты с ними толкуешься? Я все пытался ругаться научиться по ихнему, так не понимают, или ржут!
— А нахрен тебе это? Это их проблемы, тебя понимать, если жрать хотят. Я с ними по-русски, и обычно через неделю уже никто не вякает нихт ферштейн! Ну если только не поляк.
— А что, они самые тупые?
— Запоминай: проще всего с немцами. Тут правда есть шанс небольшой на упертого нацика нарваться, но таких обычно еще на фильтре отсеивают, здесь в массе смирные остаются. Но если и попадется такой зиг хайль, просто докладываешь куда следует, и его быстренько изымают. Раньше из-за этого головняк, что дырка в бригаде, пока новую единицу пришлют, а план тот же — теперь, как наши на Украине им вмазали, этого добра навалом, толпами пригоняют. Обычно же у фрицев орднунг, приказано, исполнять!
Французы, ну тут серединка наполовинку. Тут воспитание нужно подольше, случается что и до шизо дойдет. Итальяшки на французов похожи, только косорукие, бывает что не сачкует, а и в самом деле выдохся, или не умеет. А вот румыны и поляки хуже всего. Румыны воруют все, что плохо лежит, оглянуться не успеешь, уже стырили, и хитрожопые страшно, совсем как евреи, такое измыслить могут, лишь бы не работать, аж удивляешься. А поляки гонористые очень, права качать любят еще больше нациков, с ними часто проще не заморачиваться, а сразу писать злостное неповиновение, но это проходит, если панов один или два, а не дай бог когда в бригаде их много, вот тут действительно иногда приходится террором, о колено ломать, потому как по-хорошему они не понимают. У меня два таких случая было, один раз сам управился, а во второй немцы помогли, они поляков отчего-то страсть как не любят, особенно если до них дойдет, что всей бригаде пайку урежут из-за строптивых панов.
— Слушай, Седой, а что мы тут копаем?
— Меньше знаешь, крепче спишь, Ржавый. Тебе лишний головняк нужен? Мне точно нет, видел как гэбисты тут все секут? Может, какую ценную руду здесь нашли, и теперь срочно надо шахты и завод ставить.
— А она не ядовитая? Видел, как научники с какими-то приборами ходили, меряли, а после сами на том месте с тканевыми намордниками, чтобы не надышаться. Участок за семнадцатой вешкой, там еще камень большой торчит.
— А бес его знает… Пока никто ведь не помер, и в санчасть не попал? Но ты лучше тоже себе сделай что-нибудь из тряпки на морду, начальство оно всегда стремное, где оно опасается, там точно что-то есть. А мне еще жить не надоело!
— Амнистия наверное будет, через год-два, по случаю победы. Эх, погуляем!
— И дальше что? Снова украл, пропил, в тюрьму?
— Ну а куда еще? Ты, Седой, слесарем или токарем был? А я не умею. И в колхоз неохота, после городской жизни.
— Село ты и есть село! Слыхал, что комендант говорил, кто из таких как мы себя покажет хорошо, тех могут и в кадры. Ну а после, как срок отслужишь, если безупречно, то и в школу милиции направят. Вот представь, Ржавый, станешь ты большим человеком, участковым — идешь по вверенной территории, при исполнении, мундир, усы, кобура! — а вся шпана перед тобой в подворотни разбегается, чтобы ты не заметил.
— Так это ж западло, против своих идти? Сукой стать?
— Во-первых, Ржавый, не будет больше воровского мира. Ведь прав я оказался про новый УК? Уголовка наверное и при коммунизме не исчезнет — но вот профессиональным ворам теперь жизни нет, если ты «авторитет», «в законе», то это уже законченный состав преступления за который вышак, и на конкретном ловить не надо. Так что не будет воровского закона, одни сявки останутся. А во-вторых, ты сейчас этих вот гоняешь, с дубинкой и винтарем, это как?
— Так это ж фашисты! Их можно. Это, как их, гастарбайтеры.
— Чего, чего?
— Это я слышал, когда в Красноводске были. Флотские какие-то разговаривали, и эти вокруг, подай- таскай. Фрицы там, у себя наших называют «остарбайтеры», ну а сами они здесь как на гастролях, где рабсила нужна, в эшелон и вперед… Слышь, Седой, а вдруг как война кончится, их домой отпустят, а нас на их место?
— Ну этого не боись, Ржавый! Я тут тоже слышал разговоры. Вкалывать у нас этим гастарбайтерам до тех пор, пока все порушенное не восстановят. И не факт что и после не заставят поработать. А мы точно без дела не останемся!
— Ага, с кайлом в руках?
— Ты сводку вчера слушал, наши уже на границу вышли, где-то на Украине? И как думаешь, остановятся?
— Так Сам же обещал, в Берлине быть и Гитлера повесить. А у него слово — значит сделает!
— Вот и я о том же. Мы еще над всей Европой вертухаить будем. Надо всеми, кто против нас!
Операция «Багратион» на первый взгляд несет на себе печать импровизации, гениально удавшейся, на взгляд зарубежных военных историков. Что свидетельствует, Советская Армия по завершении двух лет войны получила опыт, за который было дорого уплачено. Успешное отражение немецкого наступления под Курском, и победа на Днепре открыли возможность реализовать заранее заготовленный план освобождения Белоруссии. Решающим было то, что СССР располагал еще нетронутыми стратегическими резервами, немцы же после поражения Второй танковой армии не имели на участке ГА Центр мобильного кулака, и у них был открыт правый фланг, лишенный здесь как укрепленных рубежей, так и естественных преград. Также, они считали зону Припятских болот естественной преградой, делающей невозможным наш удар значительными силами в этом направлении.
Последние факты важны для понимания, отчего в «Багратионе» на первом этапе были задействованы силы нашего, Первого Украинского фронта, а не Первого и Второго Белорусских. Именно удар на Бобруйск нашей Восьмой гвардейской армии, с юга на север, во фланг и тыл не только привел к окружению немецкой группировки, первому из белорусских «котлов» лета сорок третьего, но и положил начало обрушению немецкого фронта по верхнему течению Днепра, взламыванию его с юга на север.
Особенностью Припятской операции, неожиданной для противника, было широкое использование нами амфибийных сил, для которых реки Днепр и Припять были не преградой, а коммуникациями. Три дивизии морской пехоты, после захвата и вскрытия плацдармов, были немедленно выведены с фронта за Днепром и повернуты на север. Десантно-переправочные средства для них были как из числа заранее построенных в тылу и подвезенных по железной дороге, так и из трофеев, взятых в Киеве, нередко это были гражданские пароходы, баржи и катера, на которые было установлено вооружение, по примеру Гражданской войны. Было налажено очень хорошее взаимодействие с партизанами, которые по сути являлись полноценной заменой десантных сил в тылу врага, и с авиацией, на что еще прежде обращалось особое внимание в процессе боевой учебы.
Также, хотя это больше относится к действиям Белорусских фронтов, тактика боевых действий была специально приспособлена к лесисто-болотистой местности, пройдя проверку на Ленинградском фронте. Именно в Белоруссии нами были широко применены саперные танки для прокладки пути, расчистки завалов, механизированные мосты, все на базе старых Т-34 и КВ, входящие в состав инженерно-танковых батальонов. Отлично показали себя тяжелые минометы, как 240мм, так и 160мм, тем более что немецкая оборона строилась на основе опорных пунктов на возвышенных сухих местах, с преобладанием не бетонных, а дерево-земляных сооружений. С большим успехом были использованы батальоны лесных егерей, вместе с партизанами господствующие в лесах вне дорог, разрушая или даже захватывая
