Король махнул дрожащей рукой, и Гарольд понял, что аудиенция закончена.
Он побрел обратно через зал. Стиганд нагнал его.
– Он хоть понимает, что делает?
– Прекрасно понимает, – угрюмо ответил Стиганд. – А если не знает, как это осуществить, советуется с другим Вильгельмом, с Уильямом, епископом Лондона.
– Значит, он намеренно раздувает гражданскую войну, чтобы расчистить путь в Англию герцогу Вильгельму? Зачем ему это понадобилось?
– Он хочет отомстить Годвинсонам. К тому же надеется на канонизацию.
– Эдуард хочет стать святым?! – Гарольд только головой покачал. Потом он вспомнил о другом хлопотливом деле: – С какой стати Эдит распорядилась убить Коспатрика?
– Это уж ты сам у нее спроси.
Он так и поступил. Королева Англии заняла самый высокий дом рядом с главным зданием, завесила оштукатуренные стены лучшими гобеленами из своих запасов, зажгла золотые масляные лампы мавританской работы с необычайно прихотливым рисунком. Все эти сокровища Эдит возила за собой, куда бы ни перемещался королевский двор. В комнате с высоким сводчатым потолком пахло нардом и розовой водой, арфист негромко подыгрывал пению лютни, королева уютно свернулась в большом кресле, перебросив ноги через правый подлокотник, а на левый оперлась рукой, откинув словно охваченную пламенем голову. Эта женщина наполняла собой любое, даже самое просторное помещение, не оставляя места ни для кого – ярко-рыжие волосы, перевитые жемчужными нитями, ослепительная белизна кожи, длинное облегающее платье из венецианской парчи. Ее красота до сих пор вызывала у Гарольда невольные спазмы в горле, она была прекрасна вопреки возрасту (шестью годами моложе его, то есть ей уже шло к сорока), только морщинки на шее, «гусиные лапки» в уголках глаз да слишком тонкие губы могли выдать ее годы, но Эдит никогда не выставляла их напоказ в беспощадном свете дня.
Афганская борзая, узкомордая и лохматая, с длинной светло-золотой шерстью – подарок персидского посла, пытавшегося заключить выгодный торговый договор с Англией, – оскалив зубы, поднялась навстречу Гарольду, но, услышав негромкую команду хозяйки, осела на задние лапы.
Эдит подставила брату щеку, он скользнул по ней губами, потом учтиво пожал ей руку.
Выпрямившись после поцелуя, Гарольд внимательно поглядел на сестру. Она встретила его взгляд, распахнув накладные ресницы, изготовленные по моде того времени из паучьих лапок.
– Ты сердишься на меня, – сказала она. – Сердишься, я вижу.
– Зачем ты велела убить Коспатрика?
– Мы слышали, что герцог Вильгельм собирается убить тебя, только подыскивает такой способ, чтобы его не могли обвинить в твоей смерти. Никто не надеялся на твое возвращение. Мы же не знали, что ты присягнешь ему. Представь себе: Англия останется без моего дражайшего супруга и без лучшего из моих братьев. Мерсия и Нортумбрия с Коспатриком во главе – он королевской крови, из древней династии Нортумбрии – выступят против Этелинга и остальных графств Англии. Вильгельму только того и надо, чтобы мы принялись рвать друг друга на части.
– Именно это и произошло. Нортумбрия поднялась отомстить за Коспатрика.
«Эдит была истинной дочерью своего отца, истинной сестрой Гарольда. Опустив колени, она резко выпрямилась в кресле.
– Вранье! – возмутилась она. – Кто тебе это сказал? Они уже двинулись на нас, они собирались посадить Коспатрика на престол Нортумбрии, как они говорили, а при случае и всей Англии, сам понимаешь. Хоть это нам удалось предотвратить.
Гарольд закружил по комнате, покусывая ногти, кольчуга на нем зазвенела. Эта женщина умна, беспощадна, красива – бесценный союзник и опасный враг. Он знал, в ближайшие месяцы ему понадобится ее поддержка.
– Ладно, – сказал он наконец, – как видишь, я вернулся. Я буду править страной, когда твой муж умрет, буду править по крайней мере до тех пор, пока Этелинг не достигнет совершеннолетия. Ты поможешь мне, но главное – делай все, как я скажу. Обещай мне ничего не предпринимать без меня. Не вздумай действовать за моей спиной.
Былая уверенность и сила, казалось, вернулись к Гарольду. Эдит почувствовала это, и у нее сильней застучало сердце: она не только охотно согласилась с братом, но и настойчиво предложила ему остаться, выпить вина. Гарольд пристроился рядом с сестрой на подлокотнике большого кресла, обхватил ее левой рукой за плечи. Эдит прислонилась головой к его груди.
– Ты... так уверен в себе. Ты твердо решил стать королем?
– Корона – вещь неплохая, но, в конце концов, это всего лишь игрушка. Мы – ты, Тостиг, наши младшенькие и я – правили Англией с тех пор, как умер отец. Для этого не обязательно иметь корону.
– Так почему же ты?...
– Вильгельм. Его нормандцы. Они... они... – Гарольд запнулся, подыскивая слова, которыми он мог бы передать, как омерзительны эти нормандцы и как отвращение к ним заставило его острее ощутить любовь к своему народу, к английскому укладу. Беспомощно рассмеявшись, он пожал плечами и сказал попросту: – Ублюдки они, вот кто.
Глава тридцать четвертая
Эдвин и Моркар отказались войти в замок для встречи с Гарольдом, Гарольд не желал выходить к ним на Порт-Медоу. Между городом и лугом, где стояли шатры северных эрлов, сновали гонцы. Наконец им удалось назначить свидание на утро, через два часа после рассвета, в ризнице большого построенного на саксонский манер собора. На этом свидании строжайшим образом соблюдались правила «королевского мира»: никакого оружия в радиусе ста шагов от места встречи, по десять невооруженных человек в каждой делегации и не более того. К удивлению северян, Гарольд согласился с тем, что Тостигу, о землях которого и вели спор, лучше не присутствовать на переговорах.
Было решено, что от имени потомков Эльфгара будет говорить Элдред, архиепископ Йоркский, а от имени Гарольда, представлявшего короля, – Стиганд, архиепископ Кентерберийский. Их задача – открыть переговоры, но сначала оба епископа и сопровождающие их священники отслужат короткую мессу и помолятся о том, чтобы Святой Дух наполнил все сердца искренней любовью к миру и готовностью уладить спор по справедливости.
Когда служба и прочие формальности были завершены, епископ Йорка изложил претензии северян к Тостигу: он слишком сурово расправляется с теми, кто уклоняется от уплаты дани; не считаясь с чувствами своих подданных, отвергает местные обычаи, если находит, что они бессмысленны и не приносят очевидной пользы; с танами Нортумбрии обращается так, словно они какие-то язычники, и без достаточных на то причин обвиняет в сговоре с собратьями по ту сторону границы. В свою очередь, таны подозревали Тостига в сговоре с шотландским королем Малькольмом, ведь эрл дружил с ним с тех самых пор, как сопровождал Малькольма от шотландской границы до Вестминстера, на свидание с королем Эдуардом. К тому же шерифы и прочие приспешники Тостига полагали, что люди, привыкшие к норвежским и датским говорам, обязаны понимать их южный диалект – одним словом: довольно, жители Нортумбрии не желают больше видеть Годвинсона, они призвали на его место Моркара, брата Эдвина, эрла Мерсии.
Стиганд отвечал резко, гремел басом, словно из большой бочки: он пришел сюда не затем, чтобы опровергать лживые выдумки насчет Тостига, справедливого и умелого правителя, отважного полководца, проявившего себя в последнем походе на Уэльс, а пришел он только затем, чтобы напомнить всем о праве короля вознаграждать своих верных слуг землями и титулами, ибо именно в этом и состоит привилегия короля, лорда, дарителя колец. Король пожелал, чтобы Тостиг сделался эрлом Нортумбрии и сохранил за собой этот титул. Всякий, кто пытается опровергнуть право короля, может сразу же убираться отсюда и бежать из страны, покуда его не обвинили в государственной измене.
Тупик. Тимор, стоявший рядом с Уолтом около двери, открывавшейся из ризницы в церковь, – двое дружинников Эдвина караулили по другую сторону той же двери – шепнул на ухо другу:
