удерживал при дворе, как и Этелинга, и по той же причине – потому что он представлял собой угрозу.
– Что им известно о вашем заговоре?
– Почти все. Эти придурки пытались утопить мальчишку, он сопротивлялся, они стукнули его по голове, один из них попался и под пыткой сознался, что ему заплатила Эдит.
– Ад и все дьяволы! Что же теперь?
– Эдвин хочет, чтобы вместо меня эрлом Нортумбрии стал его брат Моркар. Вот чего им надо. Чертово отродье этого подонка Эльфгара хочет снова занять свои земли. А тут еще налоги и смерть Коспатрика, так что в дело вмешались не только таны Нортумбрии, все гораздо хуже, черт бы их подрал. Братья подняли оба королевства, – Тостиг подразумевал Мерсию и Нортумбрию, – не только дружинников, но и ополчение набрали, и двинулись на юг.
Восемь дет тому назад Эльфгар, граф Мерсии, последний крупный землевладелец в стране не из числа Годвинсонов, за измену лишился части своих владений, переданных семейству Годвина. Тогда он породнился с Гриффитом, заключил с ним военный союз и призвал на помощь норвежцев. Только к 1062 году Гарольду и Тостигу удалось покончить с Гриффитом, Эльфгар очень кстати помер, а его наследник Эдвин, тогда совсем еще юный, не представлял существенной угрозы. Но едва миновало три года, и все повторилось: старинный союз Мерсии и Нортумбрии во главе с молодыми и неопытными вождями вновь бросает вызов королю и всей Англии.
Гарольд задумался, не обращая внимания на лихорадочное нетерпение брата. Наконец Гарольд тяжело вздохнул и задал следующий вопрос:
– Как сейчас король?
– Плох. К Рождеству помрет.
– Где он?
– В Оксфорде.
– А Эдвин и Моркар?
– Я же тебе сказал: они набрали войско, вместе с уэльскими ублюдками. Три дня назад, когда я уезжал от короля, они шли к Нортгемптону.
Гарольд снова вздохнул и допил пиво. Усталость навалилась на него, он почувствовал себя старым, колени болели и подгибались.
– Ульфрик! – позвал он. – За два часа до рассвета седлай коней. Едем в Оксфорд.
Оставив Тостига, он направился в женский дом. Четырех часов не прошло с тех пор, как после двухмесячного отсутствия он вернулся в Англию, и вот уже снова в путь. Эдит Лебединая Шея уложила его в свою постель и прилегла рядом. Они уже предавались любви в тот день, и поскольку Эдит видела, что Гарольд устал и расстроен, она молча притянула его голову себе на грудь и попыталась убаюкать возлюбленного.
Гарольд не хотел спать, ему еще многое нужно было обсудить с Эдит, и прежде всего участь их сыновей, Эгберта и Годфрика; старшему исполнилось восемнадцать, а младшему – семнадцать лет.
– С ними все в порядке, – успокаивала его Эдит, пытаясь разгладить морщины на его лбу, повыше натягивая одеяло. – Конхобар присмотрит за ними, не волнуйся. – Конхобар, младший брат Катберта, приходился ей деверем. С тех пор как старый Катберт, муж Эдит, впал в детство, Конхобар и другие родичи присматривали за детьми Эдит, когда та уезжала в Англию. С собой она не брала их из соображений безопасности.
– Хорошо. Но ты тоже возвращайся в Уэксфорд. Оставайся там, пока все не уладится.
Эдит погладила рукой его бок, чуть сильнее надавила на закаменевшие мышцы пониже ребер.
Гарольд, все еще о чем-то тревожась, оттолкнул ее руку.
– Что такое? – спросила она. – Знаю, знаю. У тебя осталась прекрасная девушка в Нормандии, тебе не терпится вернуться к ней.
– Хуже, – сказал Гарольд.
Он не выдержал и рассказал Эдит о клятвах, принесенных Вильгельму, о последней, самой мучительной для него присяге.
– Он вырвал ее обманом, хуже того, он сговорился с дьяволом, потому что никакой фокусник не мог бы внушить то, что тебе померещилось.
Эдит села на постели, наклонилась над Гарольдом и заговорила так убежденно и твердо, как только могла:
– Послушай, эту клятву нельзя принимать всерьез. Не дай ей угнездиться в твоем сердце, словно червю, и подточить твою решимость. Вырви ее из сердца. Растопчи и забудь.
И все же в немногие оставшиеся ему месяцы она то и дело желчью подкатывала к его горлу, тяжестью давила на грудь, когда Гарольд просыпался поутру.
Они выехали еще до рассвета. Эдит Лебединая Шея придержала его коня за узду.
– Поезжай Долиной Белой Лошади, – тихо сказала она. – Принеси Ей в дар цветы, а еще лучше – дубовую ветвь. Может быть, Она защитит тебя от твоей глупой клятвы.
Гарольд наклонился в седле, целуя Эдит, прижал ладонь к ее щеке.
– Я так и сделаю, – ответил он.
Расстояние более чем в сотню миль они одолели за два дня и к полудню третьего прибыли в Оксфорд. Почти всю дорогу они ехали по земле, принадлежавшей Гарольду, часто меняли лошадей, потому и поспели так быстро, хотя Гарольд сделал небольшой крюк, чтобы побывать у высокой скалы с вырезанным на ней контуром Белой Лошади. Сойдя с коня, он подошел поближе и положил возле головы Лошади дубовую ветку с золотыми листьями, заранее сорванную в долине. Он хотел помолиться, но не знал, какие слова придутся по нраву этому существу, какой язык она предпочитает. Кто она? Прекрасная дама с кольцами на пальцах и колокольчиками на щиколотках, которая скачет на белой лошади. Ее изображение, правда уменьшенное, и по сей день можно видеть в церкви Бэнбери, на том берегу Темзы.
Гарольд посмотрел вниз, увидел по ту сторону долины городские огни и вновь почувствовал усталость. Он оглянулся на брата. Тостиг сидел, напряженно выпрямившись в седле, лицо его пылало, голубые глаза превратились в щелочки, холодный ветер выбил слюну, прилипшую к уголку рта – злой у него рот, хоть губы и толстые. Тостиг нетерпеливо потряс удилами.
– Поехали, Гарольд! – крикнул он. – Зададим перцу подонкам! – Копыта его коня выбивали комья почвы и дерна, когда Тостиг ринулся вниз по крутому склону, разгоняясь для прыжка через невысокую колючую изгородь, усыпанную похожими на кровь ягодами.
Свернул бы себе шею, подумал Гарольд, неторопливо следуя за братом и не подгоняя своих людей. Шею бы себе свернул, пока мы еще не доехали, пока не произошло то, что непременно произойдет.
Глава тридцать третья
В 1065 году Оксфорд был процветающим городом, стены его были крепче, а замок – больше, чем в большинстве английских городов. Этому способствовало его местоположение: Оксфорд не только стоял на границе древнего королевства Мерсии, но и был крупным портом на судоходном участке Темзы, одним из главных торговых поселений, потому-то здесь и построили большой замок. Университета еще не было, пройдет столетие, прежде чем деловой купеческий город увидит первые готические шпили, а затем превратится в улей студенческих пансионов.
Король со своей свитой – клириками, слугами, писцами – занял дворец; архиепископам и епископам, вельможам и старейшинам, созванным по случаю государственного кризиса на Витангемот, пришлось разместиться в городе, где насчитывалось около трехсот больших домов. Чуть севернее от города на Порт- Медоу, широком заливном лугу площадью примерно в четыреста акров, стояли шатры Эдвина и Моркара. Молодые вожди привели с собой более тысячи воинов.
Пронесся слух, что гораздо большее войско захватило Нортгемптон и разоряет приграничные территории, которые Эдвин считает исконной частью Мерсии, хотя Эдуард и отдал эти земли Тостигу.
