хотя на первый взгляд это роль неприметного винтика. Но винтик так важен для жизнедеятельности всего их аппарата!.. Она не должна ни на минуту забывать об этом и, следовательно, не имеет права вмешиваться в какие бы то ни было авантюры, как бы соблазнительны и важны они на первый взгляд ни были.

Да, теперь и она узнала обер-лейтенанта. Три года прошло, и она к нему не присматривалась в тот вечер, но все равно видно, что эти три года дались ему нелегко. Волосы поредели, есть даже седые, и морщин на лице прибавилось; а тогда оно было свеженькое, гладкое, так что лихой шрам, который шел от подбородка наискосок через правую щеку, сразу бросался в глаза; теперь же между морщин он почти неприметен… Кстати, ведь и тогда он был обер-лейтенантом. Неужели за три года войны ему ни разу не представился случай отличиться? Странно… Но если даже так, уже только за выслугу лет он должен был получить по крайней мере гауптмана. Он не глуп, это видно сразу. Такие в нижних чинах не засиживаются. Но факт налицо… Пожалуй, к этому обер-лейтенанту стоит присмотреться. У него может быть чувство неудовлетворенности, обида… А если он, ко всему прочему, и самолюбив…

Она остановила себя. Вряд ли стоило сейчас строить грандиозные планы. К этому пока что не было оснований. Кто поручится, что она не выдает желаемое за действительное?

Хорошо еще, что обер-лейтенант знает только о заключительной части операции, по сути, чисто технической, когда перед нею стояла ограниченная и в общем довольно несложная задача — уйти от преследования. Впрочем, в тот момент документы все еще были с нею…

А началась операция всего за несколько часов до того, причем стремительно, без всякой подготовки. Она уже не помнит, зачем зашла в аптеку к Августу — маленькое уютное помещение на самой набережной Сены; там был небольшой бар возле окна, и она любила пить лимонад и смотреть на реку, на баржи и на Нотр-Дам, сизый, сглаженный дымкой, но зато не забыла, как встретил ее Август. Обычно невозмутимый и медлительный, он выбежал из-за стойки к ней навстречу, схватил за руки и заговорил с такой быстротой, словно родом был не из Бретани, а прожил всю жизнь среди экспансивных гасконцев. Хорошо еще, что в тот момент в аптеке не было других посетителей.

— Спокойнее, Август, — попросила она, — или я решу, что вы чем-то напуганы.

Все мужчины тщеславны. Некоторые предпочитают это скрывать, но им не всегда удается, в особенности если они взволнованы, а удар нанесен внезапно.

Август чуть было не обиделся.

— С чего вы взяли, мадам, что я напуган? Даже когда в мае прошлого года мне пришлось одному отбиваться с пулеметом от целой роты бошей — это было на Сомме, мадам! — и то в моем сердце не было страха!..

— Эту историю я уже слышала не раз, — сказала она, улыбаясь. — Может быть, вы угостите меня лимонадом?

Август кивнул и пошел в заднюю комнату. Вернулся оттуда с лимонадом, с плетеной бутылью белого вина, с бокалами и рюмками. Теперь уже ее жгло нетерпение, но она ничем не выдавала этого.

— Хорошее вино, — сказал Август после нескольких медленных глотков. — И охлаждено в самый раз. Вы напрасно отказались, мадам.

Он сделал еще небольшую паузу — мстил ей, причмокнул губами и без всякого перехода сказал:

— Сегодня из Растенбурга[8] приехал в Париж некто Рейнгард Хоффнер, генерал ОКВ[9]. Во второй половине дня он прибудет в Сен- Жермен, в штаб группы армий А. На четыре дня пополудни ему назначена встреча с главнокомандующим войсками Запада фельдмаршалом фон Рундештедтом[10]. Хоффнер должен ему вручить приказ о переводе фельдмаршала на восток, а также предварительную диспозицию о развертывании армий фельдмаршала на границе с… — Август сделал значительную паузу, — с Россией. Она отставила бокал.

— Вы хорошо осведомлены, Август.

— Благодарю вас, — он улыбался, но глаза смотрели выжидающе.

— Позвольте нескромный вопрос: откуда все это вам известно?

— На нескромный вопрос не всегда легко ответить!..

Он сказал все, что имел право сказать, поняла она. Или же ровно столько, сколько ему было велено. Что одно и то же.

— И у вас уже есть копия этого плана?

Август развел руками. Она взглянула на часы. Счет времени был на минуты. И она знала, что не имеет права сделать ни шагу без указания сверху. Да и что она могла предпринять!..

— Спасибо, Август, лимонад был чудесен, как всегда, — сказала она, берясь за сумочку. — Простите, но мне, кажется, следует поспешить…

У нее пока не было плана — только идея. Окончательно план созрел в такси. Связаться со своими у нее уже не оставалось времени, и тогда она вспомнила о двух парнях из авторемонтной мастерской на улице Флерюс. Мастерская находилась в глубине проходного двора, по правую руку, если двигаться от Люксембургского сада. Странная ярко-зеленая крыша сарайчика и большая оранжевая вывеска сразу бросались в глаза всякому, кто шел через двор. Но с коммерческой точки зрения место, бесспорно, было выбрано очень неудачно.

Оба парня были французами, парижанами. Четыре месяца они проходили подготовку в диверсионной школе где-то восточнее Лондона, кажется, под Нориджем. Их забросили в Париж в конце ноября, но операция не состоялась. Парни успешно решили проблему документов и теперь ждали своего часа.

Об их существовании она узнала случайно. В первых числах марта провалился один из связных Интеллидженс сервис, который работал в северных провинциях. Его выследило гестапо. Он пытался скрыться, отстреливался и был ранен. Лечили его в госпитале Аббевильского концентрационного лагеря. Когда с ним наладила связь группа Сопротивления, он уже был сильно напуган первыми допросами и, чтобы поддержать свой побег содействием извне, дал адрес этой диверсионной группы и ее пароль. Спасти связного, впрочем, не удалось. Через день из Аббевиля англичанина отправили в Берлин, где в здании на Принц-Альбрехштрассе и затерялись его следы.

В ее действиях было много риска. Если гестапо уже знало об этой группе, что не было исключено, прийти в мастерскую означало привлечь к своей персоне излишнее внимание. Могла там ожидать и засада…

И все же она рискнула.

К счастью, оба парня оказались на месте. Собрались они быстро. Сообщение, что за мастерской, возможно, следят и поэтому возвращаться сюда нельзя, восприняли спокойно. Пока один готовил к поездке только что отремонтированный «мерседес», второй собрал автоматы и вещи, которые им могли пригодиться, — только самое необходимое. Свой арсенал, весьма пестрый, но представляющий внушительную огневую мощь, они пристроили под специально приспособленными для этой цели макинтошами уже в дороге. О деталях операции не расспрашивали — их функции она изложила лаконично, но исчерпывающе: они всюду следуют за нею и в случае необходимости прикрывают огнем.

Отель был полон охраны. Они проехали мимо и остановили «мерседес» в конце квартала, прошли во двор и через служебный вход проникли в здание. Администратор не сопротивлялся, послушно достал для всех троих халаты с фирменным треугольником и рассказал, как пройти к номеру генерала Рейнгарда Хоффнера. Все-таки на всякий случай они привязали администратора к стеллажу и закрыли ему салфеткой рот — он был слишком разговорчив.

Переодеваясь в халаты, оба парня острили: им нравилась мадам начальница, и было страшно. Но когда дошло до дела, они успокоились.

Часовые в коридоре не обратили на них внимания, но в передней комнате (в номере их было четыре) оказалось трое офицеров, которые воспротивились желанию «прислуги» пройти в санузел. Пришлось доставать автомат. Офицеры подняли руки и по команде повернулись лицом к стене. Теперь на счету были секунды. Каждое мгновение дверь из коридора могла открыться, и тогда…

Один из парней остался здесь, со вторым она прошла дальше. Генерал сразу понял, что происходит, и стал кричать. Замолк он только после третьей пули, пистолет был с глушителем, и выстрелы вряд ли кто- нибудь услыхал, но окно на улицу было открыто. Второй этаж. Рядом, возле парадного, охрана.

Если сказать, что только теперь она оценила все безумие операции, то это будет неправдой. Она это понимала с самого начала. И рассчитывала лишь на стремительность, смелость и удачу. И вот последнего,