не зря: по крайней мере, нам удалось доказать, что враги ее величества проникли уже чуть ли не в королевскую опочивальню. Вот только как опознать злоумышленников?

Прощаясь, уже на пороге, я припомнил тот вопрос, на который, как я полагал, доктор Ди сумеет ответить лучше любого другого.

— Семнадцатое ноября — имеет ли эта дата астрологическое значение? Я пытался припомнить, но у меня нет при себе достаточно подробных карт звездного неба, чтобы расчислить, должно ли в этот день произойти какое-то значительное событие на небесах.

Ди усмехнулся:

— Про небеса не скажу, но любой англичанин изъяснит вам земное значение сей даты. День восшествия на престол, когда ее величество была провозглашена законной королевой Англии. С тысяча пятьсот семидесятого года объявлен государственным праздником, его отмечают торжественными процессиями и всеобщим весельем на улицах городов. В нынешнем году зрелище предстоит особенно пышное — двадцатипятилетие правления. Почему тебя заинтересовал этот день?

Я помедлил, не зная, стоит ли рассказывать учителю о записке, найденной внутри зеркала Сесилии Эш. Меня смущало, что вывод-то он сделает такой же, как и я, но увяжет эту опасность с абсурдными видениями Келли и сочтет себя обязанным предупредить королеву в той слегка истерической манере, которая порой ему свойственна.

Под испытующим взглядом доктора Ди я быстро прокручивал в мозгу все варианты. Должно быть, тот самый человек, который вручил Сесилии склянку с ядом, послал ей и бумагу с датой — указанием, когда следует пустить отраву в ход. Назначил двадцать пятую годовщину восшествия Елизаветы на престол днем ее смерти? Стоит подобному предположению прозвучать в стенах дворца, поднимется такой шум, такую напустят дымовую завесу, что за ней скроются все следы подлинного заговора, к тому же и так ясно, что первоначальный замысел не удался — если таков был план злоумышленника. Сесилия Эш мертва, яд благополучно попал в лабораторию доктора Ди. Что теперь? Будет ли заговорщик искать другие способы, дабы поразить королеву в день восшествия на престол? Теперь уже я не сомневался в том, что Сесилию убил человек, вручивший ей эти коварные дары: он вовлек ее в заговор, уговорил отравить королеву, а затем бросил возле ее трупа изображение Елизаветы с пронзенным сердцем как напоминание о проваленном задании.

— Бруно? Ты чем-то встревожен? — Доктор Ди с отеческой заботой взирал на меня. — Что случилось?

— Нет-нет, я слышал, как эту дату упоминали слуги в посольстве, и заинтересовался, чем она так важна. — Я принудил себя поглядеть учителю в лицо и внезапно почувствовал прилив горячей любви к нему. Повинуясь порыву, я крепче ухватил его за плечи и расцеловал в обе щеки. Он был несколько этим смущен, но вроде бы и доволен. — Помните: ни слова о видениях, — повторил я на прощание и на том расстался с ним.

Я заплатил лодочнику, доставившему меня в Мортлейк, чтобы он дождался моего возвращения, потому что в этой части реки найти попутный транспорт не так просто. Мы двинулись обратно по направлению к Лондону, и примерно минут через двадцать я заметил лодчонку, державшуюся метрах в пятидесяти позади нас. В лодочке сидел единственный пассажир. На таком расстоянии я мог разглядеть лишь, что это мужчина в плаще, какие обычно носят путешественники, и в надвинутой на глаза шляпе. Слишком далеко, чтобы разобрать черты лица.

— Эта лодка так и идет за нами от Мортлейка? — спросил я своего гребца, и тот, прищурившись из- под козырька своей кепки, отвечал:

— Вон та вон? Точно, сэр. Она и у берега стояла поблизости от того места, где вы сошли.

— Все время там простояла, пока я был на берегу?

Он пожал плечами:

— Не берусь сказать, сэр. Изрядную часть времени, за это поручусь.

— И пассажир тот же самый? Или он сел в Мортлейке?

— Не обратил внимания.

— Однако отплыли они одновременно с нами?

— Ясное дело, раз оказались прямо у нас за кормой.

— Гребите помедленнее, — распорядился я. — Дайте им нас нагнать.

Лодочник замедлил движение весел, но шедшая позади лодка, очевидно, во всем подражала нам: расстояние между нами оставалось неизменным. Тогда я велел вовсе перестать грести; лодочник возразил, что течение тут слишком сильное, нас отнесет к берегу. Другая лодка тем временем сместилась к противоположному берегу, дальше от нас. По мере приближения к Лондону на реке появлялось все больше транспорта, но наши две лодки неизменно следовали друг за другом. Как я ни старался, хорошенько рассмотреть пассажира преследующей лодки мне так и не удалось. В Патни второй лодочник внезапно погнал свое суденышко поперек реки и причалил у пристани, а мой продолжал грести вперед, и напоследок я углядел общий абрис моего преследователя, когда тот выходил на берег. Ничего запоминающегося: среднего роста, обычного телосложения, и он по-прежнему закрывал лицо шляпой, покуда не поднялся по лестнице и не скрылся из виду.

Кого-то, значит, интересовал мой визит к доктору Ди. Я припомнил, как накануне в Уайтхолле мне показалось, будто за мной следят. Неужели один и тот же человек? Но кого я мог так заинтересовать, чтобы несколько часов ждать меня в Мортлейке? Мурашки озноба побежали по шее: что, если тот человек накануне видел, как я беседовал с Эбигейл, и потому-то и следует за мной по пятам, что опасается разглашения сведений, которые она могла мне передать? Если так, то человек, только что на моих глазах легкими шагами одолевший ступени пристани в Патни, — скорее всего убийца Сесилии Эш. И если это так, мрачно продолжал я размышлять, то Эбигейл в страшной опасности; вероятно, и я тоже, но я еще могу как-то позаботиться о себе, а вот ее нужно предупредить, но как передать известие во дворец, не возбуждая еще больших подозрений? У меня не было возможности связаться с кухонным мальчишкой, который доставил мне от нее записку, и не было уверенности, не разгласил ли он сам тайну этой встречи, умышленно или же невзначай.

Наконец лодка доставила меня обратно к пристани Бэкхерст-стейрз, и я уплатил лодочнику немалую мзду за долгую дорогу и продолжительное ожидание, после чего вернулся в Солсбери-корт и застал посольство необычно тихим — ни души в коридорах и галереях. Меня это вполне устраивало, я поспешил в свою комнату, покуда меня не перехватил очередной призыв Кастельно или агрессивные заигрывания его супруги, но еще прежде, чем я вставил ключ в замок, мне почудилось чье-то присутствие в коридоре. Ощущение было таким отчетливым, как будто я воочию кого-то видел. Я поглядел направо и налево, но здесь, наверху, стояла такая же непривычная тишина, как и во всем доме.

Ругая себя, что слишком уж нервы разгулялись, я попытался повернуть ключ в замке — безуспешно, дернул ручку — дверь подалась. Каждый мускул моего тела напрягся, волосы встали дыбом на голове, а рука инстинктивно потянулась к кинжалу на поясе, с которым я не расстаюсь. Я мог бы поклясться всем, что мне дорого: я всегда запираю дверь и в этот раз не забыл — я осторожен и подозрителен до паранойи. Ни разу за полгода жизни в посольстве не случилось, чтобы я вышел и оставил дверь незапертой; в ларе у меня хранятся книги и рукописи, к коим безо всякого сочувствия отнесутся в этом католическом обиталище. И при этом я оказался столь наивен, что мне и в голову не пришло: ведь у кого-то в доме вполне могут быть — должны быть — дубликаты всех ключей.

Беззвучно проклиная собственную глупость, я снова потянул дверь на себя, а затем яростно рванул ее и ворвался в комнату с обнаженным ножом в руке.

Комната была пуста, и с виду в ней ничего не изменилось с тех пор, как я ушел: опрятно застелена кровать, бумаги сложены в две стопки на письменном столе, за которым я обычно работал, рядом чернильницы, перья, перочинный нож. На миг я даже усомнился, вдруг все-таки, спеша поскорее увидеться с доктором Ди, я и впрямь позабыл запереть замок. Однако настороженность не проходила, и я, медленно поворачиваясь, оглядывал все углы и скудную обстановку, изо всех сил напрягая память: все ли на месте. И лишь подойдя к столу, убедился наконец, что бумаги сложены не по порядку. Очевидно, человек, побывавший в моей комнате, понятия не имел, что в Европе я славлюсь не только как еретик, но и как создатель мнемотехники, и ни одна деталь не ускользнет от меня. Я быстро перебрал свои заметки, ничего особенного, математические расчеты движения Луны и Земли, ряд диаграмм, изображающих, как небесные