главным атаманом, а всего лишь одним из многих в рати новгородской. Вот тогда пусть и оправдывает славу и обещания свои, пусть первым идет с людишками своими под стрелы крепостные и ядра корабельные. Сгинет – так и ладно, на все божья воля. А победу принесет – так и хорошо. Он с ватажкой своей пусть побрякушкам мелким радуется, в грабеже добытым, а договор выгодный мы уж как-нибудь без него урядим, глупый чужак нам для сего не надобен. Мир король свейский будет с Новгородом заключать, а не с жалким ушкуйником. С воеводой переговоры вести, а не с пьяными татями.

– Умно, – признал Ратибор. – Великой мудростью наградил тебя Господь, отче Симеон. Да только как же с обидой ганзейской? Учинят они нам блокаду али помилуют?

– Коли у нас война со свеями, то какие обиды? Стекольна – город свейский. Коли немцы ганзейские в нем под сабли попали, наша в чем вина? Случайность в том досадная и ничего более. Боярин Кирилл Андреянович! У тебя средь ганзейцев знакомцев много, связи средь купцов большие, договоры длинные по делам разным. Передай союзу Ганзейскому огромные наши сожаления из-за беды приключившейся. Да намекни осторожно, что, коли примут извинения новгородские, то к разговору об условиях мира нового мы их допустим и интересы ганзейские учтем. У них там со свеями тоже споров немало накопилось. Коли же обижаться захотят, то не токмо новых уступок не получат, но и старые могут потерять…

– Льготы новые от короля свейского? – Руки боярина сошлись на груди, друг по другу суетливо побежали толстые и румяные, как морковки, пальчики. – На сих условиях немцы, мыслю, замирятся. Ганзе лишние убытки тоже ни к чему. Вот только поверят ли?

– Поверят, коли воеводой назначим боярина, коему они верят и который за условия уговора устного честью своей поручится. А сверх того друзей ганзейских к себе в свиту пригласит, дабы в походе рядом были и своими глазами видели, есть подвохи в действиях наших али честно мы дело свое ведем.

– Да, – уверенно кивнул боярин Кирилл. – Этому они поверят.

– Слава богу! – облегченно перекрестился Никифор Ратибор. – Миновало! Пускай-ка ушкуйник-князь с ватагой теперича страхи наши кровушкой своей искупает. Любо!

– Любо, – подтвердил Данила Ковригин.

– Любо, – согласился и паучьерукий боярин Александр Фоминич.

– Любо… Любо… Любо… – прокатилось над столом.

Решение было принято.

Ушкуй привалил к причалу уже под вечер. Привычные к корабельной работе мужчины запрыгнули с низких банок на мостки, накинули на быки причальные канаты, быстро подтянули лодку к дубовым опорам.

– Ну вот и добрались. – Осип Собачий Хвост широко перекрестился, потом опустил руку за борт, коснулся ею воды, поднес к губам, одаряя воду поцелуем. Быстро выбрался на причал, закрутил головой: – Сходни где? Сходни сюда!

Местные амбалы, играющие в кости на тяжелой скамье, срубленной из половинок бревна, удивленно подняли головы: они никак не ожидали, что для высадки из низкой гребной лодки, пусть и поболее обычной плоскодонки, требуется этакая роскошь.

Впрочем, моряки сами увидели широкую доску с набитыми на нее поперечинами, подхватили, сбросили одним концом вниз:

– Добро пожаловать в Господин Великий Новгород, княгиня! – Осип, спустившись до половины сходней, протянул руку поднявшейся со средней гребной банки женщине.

Услышав столь уважительное обращение, амбалы навострили уши, попытались разглядеть, кто там поднялся на причал. После того как Елена твердой ногой стала на доски, Осип отпустил ее руки и вежливо отступил даме за спину. Долгая и богатая впечатлениями жизнь научила его, как вести себя со знатными женщинами.

На причале засуетился паренек, пытаясь так же красиво вывести наверх Милану, – но девушка, взяв его за руку лишь кончиками пальцев, поднялась сама. Тем не менее Федька заслужил свой благодарный поцелуй и радостно побежал за служанкой.

– А мы?! – возмутились оставшиеся в лодке толстощекая стряпуха Привала и куда более молодая и стройная Василиса.

– Вам помочь? – Один из гребцов широкими ладонями ухватил их за ягодицы, и обе, взвизгнув, моментально вспорхнули по сходням.

– Кто это такая? – подойдя к увязывающему причальный канат ушкуйнику, спросил один из амбалов.

– Елена, княгиня Заозерская, – ответил мужчина.

– Да ты что?! – воскликнул портовый грузчик. – А атаману нашему достославному, Егору Заозерскому, она никем не приходится?

– Атаман Заозерский? – оглянулся на него ушкуйник. – Это где у вас такой обитает?

– Там, на постоялом дворе Фильки Зябкина, – махнул рукой амбал. – За Антониевым монастырем.

– Осип!!! – крикнул мужик, поворотившись к причалу. – Я узнал, где ныне Егор остановился. Здесь недалеко!

– Что?! – крутанулась женщина. – Осип, проследи, чтобы вещи разгрузили бережно. Я пойду к мужу. Хочу заглянуть наконец в его бесстыжие глаза! Ятаган, покажи дорогу.

Осип проводил взглядом странную парочку – лохматого мужика с клочковатой бородой, одетого в домотканую рубаху, катанные из овечьей шерсти шаровары, с кривым сарацинским мечом на поясе и богато одетую в меха и самоцветы, величаво ступающую даму. Когда оба поднялись по дороге достаточно высоко, щелкнул пальцами:

– Федька, карабкайся по тропе прямо наверх, беги со всех ног к князю, предупреди, что жена приехала. Как бы не застукала атамана за чем нехорошим…

Паренек, не вынуждая просить себя дважды, сорвался с места.

Спустя четверть часа он влетел на постоялый двор, закрутился, не зная, куда бежать, метнулся в харчевню, шарахнулся от стола к столу, увидел знакомое лицо, вцепился в ворот:

– Где атаман? Где его светелка?

– Там, на втором этаже, – указал ватажник, несколько ошарашенный таким напором.

Федька ринулся в указанном направлении, взметнулся по ступеням, заскакал от двери к двери, пока не нашел нужную:

– Атаман! Егорий! Жена твоя приехала! С нами на ушкуе приплыла! Злая, как осенняя оса! Страсть, как недовольна, что ты ее ослушался и порубежье московское не разорил.

– Елена? Где?! – Егор поднялся, отодвинул Федьку, быстро сбежал вниз, выскочил во двор и увидел входящую в ворота княгиню. – Лена! Ты здесь!

Супруги кинулись навстречу друг другу, крепко обнялись. Егор, оторвав гостью от земли, стал торопливо целовать ее лицо. Елена, улыбаясь, роняла слезы.

Спохватившись, князь подхватил жену на руки и понес ее в дом.

– Надо же, – недоуменно почесал в затылке Федя, когда супруги скрылись наверху. – А ругалась так – мыслил, глаза при встрече выцарапает.

– Может, чего и выцарапает, – весело ответили мужики из харчевни. – Да только тебе, коли раньше рассвета к ним сунешься. А коли сильно истосковались, то и вечера.

Егор и Елена соскучились друг по другу достаточно, чтобы не спать всю ночь, и только наутро забыться в полудреме. Возможно, они бы даже встали – кабы не заботливость Миланы, что поскреблась около полудня в дверь и принесла поднос с пирожками, крынку простокваши и медный кувшин горячего сбитня.

Супруги подкрепились прямо в постели и снова вытянулись рядом. Елена положила голову мужу на грудь, погладила ладонью бугристые мышцы, спросила:

– Господи, милый, ну, почему ты не пошел тревожить Московское княжество? Какая нелегкая понесла тебя к скандинавам?

– Я же говорил тебе, Лена, нет в том никакого смысла. Взять у простых крестьян нечего. Заниматься смертоубийством тем более не хочу. Хоть ныне убивать и приходится, да только не испытываю я от этого