демонстративно бабье окружение оставшейся дома жены – не более чем пустая показуха.

– Здравствуй, матушка-княгиня, – низко поклонился Елене Федька. – Муж твой, наш атаман, велел от себя письмо тебе передать и гостинцев всяческих.

Он выпрямился, взял с пола котомку, развязал, достал сложенный вчетверо лист пергамента, большой сверток, отряхнул и то, и другое, сдул пыль, а затем, низко кланяясь, подошел к хозяйке, преклонил одно колено и протянул посылку.

В общем, с придворными манерами у паренька было не ах. Даже Осип – и тот не сдержал улыбки. Сам он кивал княгине скромно, не сгибался в поклоне и предпочитал помалкивать.

– Как муж мой, князь Заозерский, себя чувствует, чем занят? Как его успехи ратные? – ласково поинтересовалась Елена, кивнув одной из девок. Та вышла к пареньку и приняла у него передачу.

– Отлично с атаманом все, лучше не бывает! – вскочив, горячо выпалил Федька. – Воюет, самому Святогору завистно! Почитай, един крепость свейскую захватил! Стекольну дочиста разграбили, осмь кораблей с добычей в Териберку привели…

– Постой-постой! – перебила его княгиня. – Какая Териберка, откуда взялись свеи? Почему Стекольна? Осип!!!

– А чего «Осип»? – пожал плечами ватажник. – Верно все Федька сказывает. Крепость взяли, Стекольну разграбили. Добычи полные трюмы привезли. Ты подарки-то погляди, что атаман тебе с мальцом переслал.

Елена подманила девку, торопливо развернула тряпицу.

– Ах, красота-то какая! – ахнула девица от блеска рубинов и изумрудов на широком женском оплечье.

– Пошли все вон! – зашипела княгиня. Дворня послушалась. Федька тоже рванул было к дверям, но на него Елена цыкнула, и паренек остановился. – Почему свеи, откуда? Вы же порубежье московское разорять уходили!

– Атаман повел, – попятился Федька. – Сказывал, нечего нам делать на украинах московских.

– Чего со смердов взять, княгиня? – громко сказал Осип. – Токмо рожа да кожа, да курица с яйцом. Беготня напрасная – деревни да заимки лесные жечь. Иное дело свеи. Там разжились так разжились – на десять лет вперед хватит.

Княгиня, отложив оплечье на трон мужа, потерла виски, подняла глаза на ватажника:

– Вам же велено было московские уделы разорять, а не по морям дальним плавать!

– Видать, атаман наш за слугу твоего себя не считает, – криво усмехнулся Осип и поправил пояс с мечом и топориком. – Как нужным счел, так и поступил.

– Знаю я, что за нужда вас по морям и рекам таскает. – Поднявшись, княгиня обошла Федьку, приблизилась к нему. – Баб белых да холеных потискать захотелось. Клуши деревенские вам не нравятся? Крашеных да ряженых подавай?

– Напраслину ты на мужа своего возводишь, Елена, – покачал головой воин. – Да и не было у нас в этом походе никаких баб.

– Ну да, так я и поверила! – хмыкнула княгиня. – Вы все такие целомудренные, что город разорили, ни одной девки в нем не тронув!

– Не, горожанку холеную завалить – это мы всегда с удовольствием, отказываться не стану, – растянул губы в улыбке ватажник. – Да токмо золотишко нам нравится еще больше. Когда город всего на половину ночи в разорение отдан, на глупости такие никто отвлекаться не станет. Без того хлопот преизрядно. Атаман же наш так и вовсе токмо о тебе и мыслит. Как возможность появилась, так первым делом письмо тебе настрочил.

Елена, спохватившись, развернула сложенное незнакомым образом послание, стала разбирать странно начертанные слова. Немного успокоилась, опустила пергамент, прошла от стены к стене:

– Выходит, вы там всю весну и зиму в море Варяжском развлекались, а Москва в благости и покое пребывала? Никто не потревожил, побеспокоиться не заставил, подумать о сохранении покоя не вынудил? Проклятие! И пошто я тогда план подробный составляла, как Василия к примирению с нами принудить? Грамоты готовила, заступников искала, соглядатаев отсылала?

– Ты не беспокойся, княгиня. Атаман у нас не дурак, за ним не пропадешь. Что-нибудь придумает.

– И где же он тогда?! – отдернула назад подол платья Елена. – Почему сам не прискакал?

– В Новгороде он, княгиня. Недосуг ему попусту кататься, новый набег готовит.

– К жене приехать недосуг? – Елена сжала письмо в кулаке. – Какой еще набег?

– Свеев желает вконец разорить. Не нравятся они атаману чем-то.

– Свеев?! – В бессильной ярости княгиня ударила кулаком по стене, но тут же взяла себя в руки, отступила на шаг, величаво склонила голову: – Благодарю вас за службу преданную, храбрые витязи. Ступайте, отдыхайте спокойно. Когда возникнет нужда в ваших мечах и знании, я вас приглашу.

Посланцы, поклонившись, вышли. Едва за ними закрылась дверь, Елена дала свободу ярости: зарычала в голос, смяла и отшвырнула в дальний угол письмо, с размаху рухнула на свой трон, злобно смахнула оплечье с княжеского сиденья.

– Проклятие! Ему же было сказано воевать с Москвой! Разорять Василия! Какого черта его понесло к скандинавам?! Тупой душегуб! Только о бабах и золоте думать и способен!

– Звала, матушка-княгиня? – заглянула в комнату Милана, поправляя на голове платок.

Елена ответила угрюмым взглядом.

– Ой, господи, подарок княжий свалился! – испуганно всплеснула руками девка, забежала в залу, подняла драгоценное оплечье, протерла рукавом, осторожно опустила на трон, протяжно вздохнула: – Красота-то какая! Счастливая ты, княгиня. Как тебя муж-то любит, прям души не чает. Одаривает вон при каждой возможности. А смотрит как – прямо сердечко от зависти сжимает… Ой, – спохватилась девушка. – Я хотела сказать, от радости!

– Я вытащила его из рабства, – вонзила ногти в подлокотник Елена. – Я нашла ему ватагу и заступников, я сделала его князем, я посадила его на стол. И что?! Он не способен послушаться меня даже в сущей малости!

– Но ведь он старался, княгиня. Вона, и подарки присылает, и победы одерживает.

– Ага, победы! Его посылают на юг, а он уходит на север. Туда, где побольше баб и поменьше мороки…

– Князь тебя любит, матушка. Напрасно ты в нем сумлеваешься.

– Любит, не любит… Мужики к бабам под юбки не за любовью лезут, а совсем по другой надобности.

Елена, поколебавшись, поднялась, пересекла залу, развернула мятое письмо и остановилась у окна, старательно разбирая на свету Егоровы каракули. Чем дольше она читала, тем мягче становились черты ее лица. Наконец княгиня подняла голову, посмотрела на терпеливо ожидающую служанку:

– Ступай к мальчишке. Осторожно расспроси его обо всех мелочах. Куда ходили, почему… – Елена помялась и добавила: – Узнай, как развлекались. Отрок юн и неопытен, он обо всем проболтается. Это Осип будет говорить токмо то, что надобно, как его ни обхаживай. Волчара старый и ушлый. А Федька от нажима хорошего сомлеет. Все тайны хозяйские на блюдечке поднесет.

– Не знаю я, матушка, – замялась Милана. – Я же не кат какой, пытать не умею. Чем же мне его таким напугать, чтобы признался?

– Нечего дурехой прикидываться, не на исповеди. – Елена расстегнула ворот платья и спрятала письмо на груди. – Нечто ты не знаешь, чем бабы мужиков ломают да на колени ставят? Мальчишка, я так чую, пока еще даже не целованный. От первой же ласки поплывет.

– Так… – замялась девка. – Срамно…

– Срамно в тереме сидеть да выданья в покорности ждать, ровно телка случки, – отрезала Елена. – Коли баба жизни хорошей хочет, сама ее должна себе из мужиков выстилать, а не под них ложиться. Ступай немедля, и чтобы к рассвету Федька каждого твоего слова, ровно конь узды, слушался!

Милана, поклонившись, попятилась за дверь.

Княгиня, постояв возле трона, осторожно подняла подаренное украшение, продела в него голову и опустила на плечи. Пригладила ладонями, но искать отражения не стала, а отправилась к себе.

Служанка же, покрутившись, пошла вниз, в людскую. Выглядела паренька, штопающего у печи меховые