да, то мне надо знать, куда он ушел.

— Туда. — Зик показал на угол коридора. — А потом вправо.

— Давно?

— Несколько минут назад, — повторил мальчик и схватил принцессу за руку, пока она не умчалась прочь. — Где он может держать мою маму?

— Не знаю, малыш, и выяснять нет времени. Мне еще старого душегуба искать.

— Так найдите время! — Зик не то чтобы перешел на крик, но в словах его звенела некая сила; такого тона он за собой не знал. Отпустив ее руку, он более сдержанно добавил: — Вы говорили, Миннерихт всегда лжет. Ну и вот, он сказал, что мама сунулась в город из-за меня. Это правда?

Она отвела руку и смерила его непонятным взглядом:

— Правда. Она искала здесь тебя. Миннерихт заманил ее на вокзал вместе с Люси О'Ганнинг. Люси вчера улизнула и отправилась в Хранилища за подмогой.

— За подмогой. Люси. Хранилища, — произнес он вслед за ней. Слова эти ничего ему не говорили, но казались важными. — Кто…

Терпение Анжелины было на исходе.

— Люси — это однорукая женщина. Увидишь ее — назовись, и она постарается тебя отсюда вытащить.

Принцесса отступила от него и бросилась бежать; разговор был окончен.

Зик опять вцепился ей в руку и резко потянул назад.

Анжелине это не понравилось. Сопротивляться она не стала, но, очутившись рядом с мальчиком, приставила ему нож к животу. Это была не угроза — пока что. Это была лишь пища для ума и предостережение.

— Быстро убрал руку!

Он послушно отпустил ее и проговорил:

— Где он может держать мою маму?

Индианка бросила нервный взгляд на поворот коридора и сердитый — на Зика:

— Я не знаю, где твоя мать. Подозреваю, он просто запер ее где-нибудь. Может, в одной из этих комнат. Может, и ниже. Я тут бывала пару раз, вынюхивала кое-что, но не могу сказать, что знаю вокзал как свои пять пальцев. Если снова встретишь Иеремию, оставайся с ним. С виду он чудовище, но пропасть тебе не даст, если мешать не будешь.

Сообразив, что на большее рассчитывать не стоит, Зик пустился прочь; сзади доносился бойкий топоток Анжелины, удалявшейся в другом направлении.

Он подбежал к первой же двери и распахнул ее.

Вся обстановка комнаты состояла из кровати, умывальника и комода — почти как в отведенных ему апартаментах, только здесь было не столь шикарно и чисто. Запах пыли и старого белья наводил на мысль, что комнатой очень давно не пользовались. Он вернулся в коридор, выкрикивая имя Анжелины, но тут же вспомнил, что она ушла без него. Даже шаги ее стихли вдали; мальчик остался наедине с рядом дверей.

Однако теперь он знал, что ему делать.

Следующая дверь была заперта.

В лаборатории уже не слышалось звуков дыхания — или же Руди дышал так тихо, что Зик ничего не уловил. Он на цыпочках подкрался к столу и, не заглядывая под мешковину, нашарил ботинком сломанную трость.

Та оказалась весьма увесистой. Даже с длинной трещиной, зиявшей в боку, она производила внушительное впечатление.

Мальчик кинулся к запертой двери и заколошматил тростью по ручке. Вскоре замок не выдержал, и дверь уступила напору.

Ворвавшись в комнату, он увидел перед собой горы хлама. На вид тут не было ничего полезного или нового, а вот кое-что опасное имелось. У одного из ящиков отсутствовала крышка; внутри лежали барабаны и другие детали от револьверов, мотки с проволокой. Соседний был набит опилками и стеклянными трубками.

А дальше ничего было не разглядеть: не хватало света.

— Мама? — попытал он счастья, хотя уже знал, что ее здесь нет. Сюда вообще никто не наведывался какое-то время. — Мама? — попробовал он еще разок, на всякий случай.

Ответа не последовало.

За следующей дверью Зик обнаружил еще одну лабораторию, плотно заставленную столами и лампами, которые можно было располагать под любым удобным углом благодаря шарнирам.

— Мама? — для порядка позвал он и вновь не получил ответа.

Тогда мальчик развернулся, чтобы идти дальше, и чуть не уперся носом в металлическую грудь того, кого Анжелина окрестила Иеремией. Как при таком обилии брони можно двигаться так бесшумно, Зик не представлял, однако он был тут как тут. И тут же стоял, чуть дыша, сам Зик, у которого впервые за много дней появилась настоящая зацепка.

— С дороги! — выпалил он. — Мне нужно найти маму!

— Да я помочь тебе пытаюсь, дурень. Так и знал, что это ты, — добавил он, пропустив Зика в коридор. — Ну кто ж еще это мог быть, как не ты.

— Поздравляю. Вы не ошиблись, — буркнул мальчик.

Непроверенной осталась всего одна дверь. Зик направился было к ней, но Иеремия его остановил:

— Это кладовая. Там он ее держать не стал бы. Я так думаю, он увел ее вниз, на жилой этаж.

— А это разве не жилой?

— Нет. Здесь комнаты для гостей.

— Вы здесь бывали?

— Ага, бывал. Откуда, думаешь, у меня это снаряжение? Идем к подъемнику.

— Вы умеете им пользоваться?

Иеремия без лишних слов протопал к платформе и отодвинул решетку; мальчик едва поспевал за ним даже бегом. И едва он зашел в корзину, та, покачиваясь, поехала вниз.

— А что происходит? — спросил Зик. — Мне никто не хочет говорить…

— А то происходит, — Иеремия потянулся к какой-то рукояти, видимо тормозной, — что этот двинутый доктор у нас уже вот где сидит.

— Но почему? Почему сейчас?

Здоровяк раздраженно помотал головой:

— А почему бы и не сейчас, а? Мы годами позволяли обращаться с собой как с собаками — все терпели, терпели, терпели… Но на этот раз он сцапал дочку Мейнарда, а в подполье ни один Дохлый или Скребун такого не одобрит.

Зик почувствовал прилив неподдельного облегчения и благодарности:

— Так вы и вправду здесь, чтобы помочь моей маме?

— Она пришла сюда с одной целью — найти тебя. Он мог не трогать ее и отпустить вас обоих с миром. Однако же, — продолжил он, повиснув на рукоятке всем весом и остановив лифт, — не отпустил. Вам обоим тут делать нечего, а вы все-таки здесь. И это неправильно.

Он с такой силой толкнул решетку, что та сломалась и повисла на петлях.

Зик отпихнул ее ногой и очутился еще в одном коридоре с коврами, лампами и дверями. Откуда-то поблизости веяло дымком. У запаха был уютный, теплый оттенок, как от горящих в камине ореховых дров.

— Где мы? Что это за место? Мама! Мама, ты здесь? Ты меня слышишь?

И тут наверху случилось нечто ужасное, прорвавшись мощнейшим, чудовищным взрывом, который живо напомнил Зику случай с башней и «Клементиной». Его захлестнуло то же чувство неотвратимости, и