фигурной решеткой.
— Положено так, Александр Геннадьевич, — ответил он, хлопая себя по карманам и подозрительно глядя на меня.
— Понятно. Кстати, а где Аля?
— Вышла от вас часа два назад. Куда — не знаю.
Посмотрев на часы, я понял, что она куда-то ускакала в час дня.
В ресторане сидел в полном одиночестве, несмотря на то что все столики оказались заняты. Поедая принесенные блюда, я посматривал на часы — не опаздываю ли. На прием в Кремль мне назначено в шесть вечера, так что есть пришлось довольно быстро.
— Проходите, товарищ Орловская. Присаживайтесь, — указал на стул Сталин, как только вошедшая девушка поздоровалась.
Алевтина подошла к стулу и аккуратно присела на самый краешек, вопросительно посмотрев на предсовнаркома.
— Мы с товарищем наркомом изучили ваш отчет. И он нас… слегка озадачил. Вы не могли бы прояснить некоторые моменты?
— Сделаю все, что в моих силах, товарищ Сталин, — ответила она.
— Можно подробно охарактеризовать Александра?
Ненадолго задумавшись, девушка начала говорить:
— Когда я прочитала отчет всех, кто встречался с Объектом, то составила свое мнение о нем. Как о неуверенном в себе человеке с постоянным контролем со стороны матери. Неуверенный, слабый, не идущий на конфликты…
— Маменькин сынок, — тихо сказал Берия.
Согласно кивнув, Орловская продолжила:
— Однако меня озадачила первая наша встреча.
Сталин тихо хмыкнул, видимо, припомнив прочитанный отчет.
— У него были совсем другие глаза, чем я ожидала. Он сразу показался мне не так прост, как я думала. Слишком уж насмешливо смотрел он тогда, и то, что он ВСЕ понял, зачем я оказалась рядом, тоже увидела. В дальнейшем я стала наблюдать за ним, изучать. В отчете Алевтины Анатольевны был момент о его интересах.
— Бокс, бальные танцы, фокусы, — вслух припомнил Сталин.
— Да, там же было написано, что он быстро охладевал к этим так называемым «хобби». Однако я, внимательно изучив его, поняла — просто ему стало неинтересно и он забросил то, что начинал, кроме одного! По проверке его жизни мои люди выяснили следующее. По словам тренера по боксу, он шел на первый разряд, но забросил бокс, оставшись на втором разряде. Так же и бальные танцы, учитель пророчил ему блестящую карьеру, но и тут он забросил танцы. Кстати, я осторожно поинтересовалась, почему именно танцы. Он ответил: «Там было много девушек». А вот фокусником или, если правильно сказать, иллюзионистом он оказался профессиональным, хотя большинство его фокусов — это домашние заготовки.
— Он вам показывал их?
— Нет, но один из моих сотрудников на антресолях в его бывшей квартире нашел видеокассету с записями выступлений. Хотя выступал он только перед дочкой. После этого я обратила пристальное внимание на его движения и поведение. Могу сказать, что он волевой и довольно сильной натуры человек, но у него есть одна слабость.
— Мать?
— Да, но не только. Лень. Просто он очень ленивый. Именно из-за этого мне первой пришлось перейти к активным фазам наших отношений и прийти к нему ночью. Он, кстати, этого ожидал. Еще его можно охарактеризовать как хамелеон. Александр подстраивается под любую среду, ему везде комфортно. Очень хорошее качество. Именно из-за этого его и считали подкаблучником у первой жены — если ему было так удобно, то он подстраивался. Хамелеон, — повторила Алевтина.
— Насчет фокусов, на каком он уровне?
— На очень высоком. Причем Александр постоянно тренируется. Из-за чего у его охраны вещи перемещаются из одного кармана в другой. Они давно махнули на это рукой, винят во всем Барабашку.
Берия хлопнул себя по колену:
— Вот ведь!.. А я все голову ломал, как мои очки оказались в кармане брюк, когда я их кладу только во внутренний карман френча!
Алевтина и нарком Берия одновременно посмотрели на Сталина.
Хмыкнув, тот затянулся и ответил, выдыхая дым:
— Ко мне он не подходил. Продолжайте.
— Александр, нужно сказать, очень ответственный человек. Это все говорят, кто его знает. Если он за что-то берется, то доводит до конца, если… Если это не идет вразрез другим его планам.
— Мы вас поняли, товарищ Орловская, можете идти, — разрешил Сталин.
Зал для награждения был не очень большим, так, мест на триста. Да и собралось всего человек семьдесят. К своему удивлению, среди представленных к награде был и генерал Гоголев, который приветливо кивнул, заметив меня.
Сев в кресло в первом ряду, я положил руку на коленку Али и с интересом уставился на пустую сцену.
— Ну и когда начнется? — нетерпеливо спросил, с опаской поглядывая на профессора Трауперга. Карл Фридрихович, почувствовав мой взгляд, радостно улыбнулся и помахал рукой, явно собираясь подойти, но его остановили другие ученые — награждение должно было вот-вот начаться.
— Сейчас, не волнуйся, все будет, — поправив мне прическу, ответила девушка.
— Да я и не волнуюсь. С чего мне волноваться?
— Все волнуются, — хмыкнула Аля, искоса рассматривая меня.
«Ух, как мне надоели эти смотрелки! Как рентгеном просвечивает!» — подумал я, тепло улыбнувшись ей. Алевтина ответила такой же улыбкой.
Вдруг все захлопали в ладоши, и на сцену, где стояла трибуна, вышел Сталин.
Тоже похлопав, я достал было телефон и начал снимать, как его у меня отобрала Аля, зашипев, как кошка.
«Вот интересно. Почему не сделать так — наградил и свободен? Так нет, уже час мозги полощут!» — мысленно стонал я, слушая «Любэ».
Заметив, что у Сталина перестали шевелиться губы, я незаметно вытащил один из наушников и прислушался:
— …за вклад в развитие «Объекта номер восемь» награждается орденом Ленина. Комиссар государственной безопасности Гоголев.
Чуть бледноватый генерал направился к трибуне, где под аплодисменты присутствующих ему на грудь повесили орден.
Хлопая в ладони, я тихо спросил у Али, склонив голову набок в ее сторону:
— Слушай, а часто Сталин сам награждает?
— Нет, очень редко. Но тут особый случай, — также старясь говорить незаметно, ответила она.
Я оказался в конце списка. Наградили и Сереженьку, и Карла Фридриховича — им присвоили почетные звания Героев Соцтруда Советского Союза со вручением соответствующей медали «Серп и Молот», вместе с орденом Ленина и какой-то грамотой.
Дождавшись, когда назовут меня, я под аплодисменты зала подошел к Сталину и, выпятив грудь, позволил приколоть к своей груди награду.
Орден Трудового Красного Знамени сверкнул у меня на груди от солнечного луча. Пожимая мне руку, Иосиф Виссарионович тихо сказал:
— Я уверен, что это не последнее награждение.
