немного поговорил со Стефенсоном, который, похоже, был в восторге от встречи.

— Бэббидж был сегодня гораздо спокойнее, чем обычно.

— Дома он чувствует себя намного лучше. Знаете, это место мне кое о чем напоминает.

— О чем? — спросил я.

Стефенсон жестом указал на комнату, в которой мы находились.

— О встречах, которые здесь проходили. Раньше в этом доме регулярно проводились собрания, и великие люди рассказывали о своих последних открытиях и изобретениях.

— Вы имеете в виду Клуб Лазаря?

— Да, можно сказать, что он являлся одним из основателей клуба. Как и Брюнель, у которого было мало времени для Королевского общества. На самом деле он всегда критиковал общество. Брюнель считает, что им руководят самовлюбленные дилетанты, и никогда не устает это повторять. Но тогда все было не так официально — Бэббидж не был председателем клуба, для него это были просто дружеские встречи. — Стефенсон взглянул на портреты над камином. — Он постоянно старается чем-нибудь себя занять. Думаю, это способ пережить личные трагедии после того, как его жена и дети умерли от болезней. Надо сказать, здесь собирались очень интересные люди и не только нынешние члены клуба; в этом доме бывали художники, актеры, несколько раз приходил писатель Чарлз Диккенс. — Стефенсон понизил голос и осмотрелся, убеждаясь, что Бэббиджа не было поблизости. — Но потом он посвятил себя работе над своими машинами, а затем умерла его мать… она была последним близким ему человеком, и он был сильно к ней привязан. Тогда у него и сдали нервы. После этого встречи прекратились, до тех пор пока он не объединился с Брюнелем и, разумеется, Оккамом. Он чем-то похож на Бэббиджа, его так же трудно раскусить до конца.

Я кивнул в знак согласия.

— Похоже, они хорошие друзья — Бэббидж и Оккам.

Стефенсон кивнул, я ждал, что он продолжит свой рассказ, но в этот момент к нам подошел Бэббидж, и моим надеждам не суждено было сбыться.

Днем у меня было две операции. Сначала мне пришлось ампутировать руку маленькой девочке. Бедняжка пострадала от нападения собаки. Судя по синякам на теле, пес трепал ее как куклу. Если бы девочку привезли сразу же после нападения, руку еще можно было бы спасти. Но пес был одной из бойцовских собак ее отца. Тот устраивал подпольные бои в Шордитче и меньше всего хотел, чтобы все узнали, как он зарабатывал себе на жизнь. Этот громила рыдал, когда привез дочь в больницу, а его жена не могла даже смотреть на своего супруга. Сначала он доверил лечение дочери уличному шарлатану, чьи инструменты только закончили дело, начатое псом. К тому времени, когда малышка попала ко мне, рана над локтем была в таком плохом состоянии, что у меня не оставалось иного выхода, кроме как ампутировать руку. К счастью, ручка у девочки была тонкой как спичка и я смог быстро отрезать ее, предварительно дав ей небольшую дозу обезболивающего. Когда родители девочки уже уходили из ее палаты, мать вдруг вернулась и сквозь рыдания рассказала мне, что ее муж утром перерезал глотки восьми своим собакам. Она не представляла, на что они будут теперь жить.

Второй случай был не такой тяжелый. Пожилая женщина с нарывом на шее. Пришлось вскрыть его. Гной я слил в бутылку из-под спирта, принадлежавшую Уильяму.

Потом появился сэр Бенджамин, как всегда, чем-то озабоченный.

— Доктор Филиппс, надеюсь, вы хорошо подготовились к сегодняшнему вечеру?

Я все еще думал о судьбе маленькой девочки и не сразу понял, что он имел в виду.

— К сегодняшнему вечеру?

— Да, к вашему докладу — он состоится в восемь часов.

Со времени нашей последней встречи прошло уже несколько недель, и у меня совсем вылетело из головы предупреждение Брюнеля о том, что я должен подготовить выступление.

— Вы имеете в виду Клуб Лазаря?

— Если бы вы знали, как мне не нравится это ужасное мелодраматическое название! — воскликнул сэр Бенджамин. — Буду откровенным с вами, доктор Филиппс, вы хорошо знаете, что он мой пациент. Но, возможно, вам пока неизвестно, что Брюнель серьезно болен, и я боюсь, что его возросший интерес к… скажем так, патологическим вещам вряд ли улучшит его самочувствие. Поэтому буду вам очень признателен, если вы воздержитесь от попытки стимулировать его нездоровый интерес.

Я предположил, что под патологическими вещами имелся в виду интерес инженера к работе человеческого организма. Однако он совсем не походил на глубоко больного человека, и я впервые услышал, чтобы кто-нибудь упоминал о его нездоровье.

— А какие у него симптомы?

Последовавший ответ был весьма грубым:

— Это не имеет значения. Он мой пациент, и вам не стоит тревожиться по поводу его симптомов. Но Брюнель — человек одержимый, и я долгое время отказывался поощрять его интересы, поэтому, вероятно, он и переключился на вас.

Забота Броди была весьма похвальной, но, используя его же собственное определение, немного мелодраматичной. Меня это ничуть не удивило — Брюнель предупреждал, что он ревностно оберегает статус частного доктора при известных пациентах. Но я не мог понять, почему Броди видел во мне угрозу. Никто не мог поставить под сомнение его высокую медицинскую квалификацию, ведь иногда ему даже приходилось лечить членов королевской семьи. Возможно, дело было в солидном возрасте — вскоре ему придется уйти с поста заведующего клиникой, и тогда частные пациенты станут хорошим дополнением к его пенсии.

Каковы бы ни были мотивы Броди, я постарался избежать конфликта.

— Хорошо, сэр Бенджамин, я постараюсь не поощрять более его патологические интересы. Но теперь давайте перейдем к неотложным делам. Вы уверены, что я должен сделать доклад сегодня в восемь часов?

Он кивнул.

— Но разве я не должен был получить официальное приглашение?

Сэр Бенджамин вздохнул, но проявил полное равнодушие к моему положению.

— Подозреваю, это было сделано намеренно. Я сам узнал обо всем только сегодня. Думаю, предстоит очередная «проверка характера», как это называет сам Брюнель.

Мне подобный поступок показался неразумным, и я пожалел, что не обговорил эту тему с Брюнелем в доме Бэббиджа.

— Но, сэр Бенджамин, мне потребуется не менее двух дней, чтобы подготовиться к докладу.

Моя капитуляция пришлась Броди по душе.

— Значит, я могу передать, что вы отклонили приглашение?

Я достал из кармана часы.

— Сейчас уже пять. У меня три часа.

Один лишь намек на то, что я хочу попробовать выступить, вызвал у него раздражение.

— Поймите, сэр, — сказал он надменным тоном, — меня совсем не обрадовала новость о том, что Брюнель пригласил вас на собрание, не спросив прежде моего совета, а затем я услышал, что он предложил вам еще и пост секретаря! Надеюсь, вы отказались? — Вот наконец тот выговор, который я ожидал еще несколько недель назад.

Поскольку я ничего не ответил, сэр Бенджамин продолжал:

— В свете того, что я уже сказал о вашем общении с Брюнелем и о том, какое влияние оно оказывает на вас обоих, ваше отсутствие на сегодняшней встрече представляется более чем желательным. Я передам ваши извинения, и мы больше не будем говорить об этом и упоминать название клуба. Вы согласны?

— Нет, сэр, этого мы делать не будем, — сказал я, теперь уже не сомневаясь, что он намеренно скрыл от меня информацию. — Я не могу отклонить приглашение Брюнеля, каким бы неформальным оно ни