Дело не в том, что Уэс Куртманш был таким уж ужасным, — он просто не подходил Эдди, однако ни ее слова, ни поступки не могли убедить его в этом. Через двадцать минут свидания с Уэсом Эдди поняла, что она стучится в запертую дверь.
Они прогуливались по городу, попивая из стаканчиков горячий шоколад. Эдди поглядывала сквозь деревья парка на светящиеся окна закусочной, которые напоминали праздничные подсвечники.
— Уэс, — в шестой раз сказала она, — мне действительно нужно идти.
— Три вопроса. Всего три крохотных вопросика, чтобы я лучше тебя узнал.
Она вздохнула.
— Хорошо. Но потом я уйду.
— Дай мне минутку. Я должен удостовериться, что они правильные. — Они уже завернули за угол парка, когда Уэс снова заговорил. — Почему ты осталась в закусочной?
Вопрос удивил Эдди, она ожидала чего-то более остроумного. Поднимающийся из стаканчика пар окутывал ее лицо пеленой таинственности.
— Наверное, потому, — медленно сказала она, — что мне некуда было ехать.
— Откуда ты знаешь, если всю жизнь занимаешься только закусочной?
Эдди покосилась на него.
— Это уже второй вопрос?
— Нет, первый, подпункт «б».
— Трудно объяснить это человеку, который никогда не работал в закусочной. Ты привязываешься к любовно созданному тобою месту, куда люди могут прийти и чувствовать себя как дома. Привыкаешь наблюдать за Стюартом и Уоллесом… или студентом, который в дальнем углу каждое утро читает Ницше. Или к тебе и другим полицейским, которые заглядывают сюда выпить чашечку кофе. Если я уеду, куда все будут ходить? — Она пожала плечами. — В некотором роде эта закусочная — единственный дом, который знает моя дочь.
— Но Эдди…
Она откашлялась, не дав ему закончить фразу.
— Второй вопрос?
— Если бы ты могла быть кем угодно, кем бы ты была?
— Мамой, — после секундной заминки ответила она. — Я была бы мамой.
Уэс свободной рукой обхватил ее за талию и улыбнулся. Его зубы казались такими же белыми, как серп месяца над их головами.
— Ты, похоже, читаешь мои мысли, дорогая, поэтому это дает мне право на третий вопрос. — Он прижал губы к ее уху, его слова ласкали ее кожу. — Как ты по утрам любишь яйца?
«Он слишком близко». У Эдди в горле встал ком, а кожа покрылась холодным потом.
— Неоплодотворенными! — выпалила она, ткнув его в бок локтем.
И бросилась к желтым окнам закусочной, словно моряк с затонувшего корабля, когда видит маяк: в нем вспыхивает надежда, и он плывет к спасительным берегам.
Джек с Делайлой стояли рядом и резали лук: после обеда толпа посетителей поредела, и они воспользовались моментом, чтобы сделать заготовку для завтрашнего супа. От лука у Джека щипало в носу, на глазах выступили слезы, но это все равно лучше, чем оказаться зажатым в угол горячей Дарлой. Делайла кончиком ножа указала на место совсем рядом с Джеком.
— Она умерла прямо здесь, — сказала Делайла. — Вошла, отругала Роя и упала на пол.
— Но это не ее вина, что Рой положил на тарелку не тот заказ. Делайла искоса взглянула на собеседника.
— Неважно. Рой был слишком занят, так все навалилось, и не собирался выслушивать замечания еще и от Маргарет, поэтому просто ответил: «Хочешь горошка? Вот твой чертов горошек!» — Я бросил в нее кастрюлю. — Делайла сложила нарезанный лук в ведерко. — Он не хотел ее бить. Он просто вспылил. Но, похоже, для Маргарет удар оказался слишком сильным. — Она протянула Джеку еще одну луковицу. — Врач сказал, что у нее сердце было, словно тикающая бомба, готовая взорваться в любую минуту, оно бы все равно остановилось, даже если бы они с Роем не повздорили. Говорят, что в тот день перестало биться ее сердце, но на самом деле мне кажется, что это остановилось сердце Роя. Всем известно, что в случившемся он винит только себя одного.
Джек задумался о том, насколько, должно быть, тяжело жить, зная, что во время последнего разговора с женой ты бросил в нее чугунную кастрюлю.
— Достаточно одной секунды, чтобы вся жизнь перевернулась с ног на голову, — согласился Джек.
— Какая глубина мысли для обычного посудомойщика! — Делайла искоса взглянула на него. — Откуда ты приехал?
Рука Джека соскользнула, и он порезался. Из раны хлынула кровь. Он поспешно отдернул руку, чтобы не запачкать еду.
Делайла засуетилась вокруг Джека, протянула ему чистую салфетку, чтобы остановить кровь, и настояла на том, чтобы он подержал руку под струей воды.
— Ерунда, — заверил Джек. Он поднес палец ко рту и пососал порез. — Должно быть, Эдди пришлось нелегко.
— Что? Ты имеешь в виду смерть матери? По правде сказать, у нее хоть появилось, чем себя занять. После Хло. — Делайла взглянула на Джека. — Ты знаешь о Хло?
Джек слышал, как нежно и ласково Эдди разговаривает с Хло, — настоящая любящая мать.
— О ее дочери, да? Пока нам встретиться не довелось, но, похоже, она живет где-то в доме.
— Хло была дочерью Эдди. Она умерла, когда ей было десять. Эдди была просто раздавлена. Она два года провела взаперти в своем доме, в одиночестве, в окружении лишь собственного горя. Пока не умерла ее мать и Эдди не пришлось заботиться о Рое и взвалить на себя закусочную.
Джек настолько сильно прижал салфетку к порезу, что почувствовал биение собственного пульса. Он подумал о тарелке, с которой стащил сегодня картошку. О тарелке, полной нетронутой еды. Вспомнил, как несколько раз слышал, что Эдди разговаривает с девочкой, которой не существует.
— Но…
Делайла подняла руку.
— Знаю. В округе считают, что у Эдди поехала крыша.
— А вы так не думаете?
Повариха несколько секунд покусывала нижнюю губу, не сводя глаз с перевязанной руки Джека.
— Я считаю, — наконец произнесла она, — что у каждого свои призраки.
Перед тем как выключить печь и уйти с Дарлой, Делайла сделала Джеку бутерброд. Сейчас он сидел на стуле, рядом с местом Хло, и наблюдал за тем, как Эдди готовит закусочную к закрытию. Она переходила от столика к столику, подсыпала в сахарницы сахар и доливала в бутылочки кетчуп, двигаясь в такт рекламе по телевизору.
Со свидания она пришла молчаливая и расстроенная. Настолько расстроенная, что сперва Джек подумал, что она все о нем узнала. Но видя, как ожесточенно она взялась за работу, он понял, что это обыкновенное самобичевание: как будто она обязана работать в два раза прилежнее, чтобы компенсировать несколько часов отдыха.
Джек поднес гамбургер ко рту и откусил. Эдди уже принялась за солонки, досыпая туда рис, чтобы соль не слеживалась. Из телевизора через встроенные колонки донеслась музыкальная заставка к викторине «Рискуй!», и Джек, сам того не замечая, собрался. В студии в безукоризненном костюме появился Алекс Требек. Он поприветствовал троих участников и указал на табло, где вспыхнули категории первого раунда.
«Люди научились обрабатывать этот металл в 1500 году до Р. X.».
— Железо, — произнес Джек.
Один из участников нажал кнопку.
— Железо, — повторила женщина слова Джека.
