Государства обычно жадны до денег и территорий. Последняя страсть ведет к нарушению договоров, захвату земель более слабых соседей и хищнической борьбе с ними, если они пытаются отстоять свои права. Республики в этом отношении так же агрессивны и беспринципны, как деспотические режимы; они так же отказываются извлекать из истории тот урок, что бесконтрольная экспансия, проводимая с помощью насилия и подлога, непременно приводит к распаду и подчинению неприятелю. Когда республика начинает нападать на своих соседей, огненные словеса приговора уже сверкают на ее стенах. Что бы незаконное или безнравственное ни предприняло государство, приговор Господа ему уже оглашен; если государство раздирает гражданская война, бросим взгляд назад: не виной ли тому несправедливости прошлого; и если так, то остается только простереться в пыли и покорно ждать исхода.
Когда народ охватывает дух жажды материальных благ, выходящей за честные и справедливые пределы, установленные должным уважением к разумной и умеренной степени общего и индивидуального достатка, этот народ попадает в лапы демона алчности, повелителя страсти, столь же недостойной и деморализующей, сколь и личная алчность какого-либо человека; и в силу того, что эта страсть еще более низменна и еще менее разборчива в средствах, чем другие амбиции, она еще более отвратительна и в конечном итоге приводит зараженный ею народ к общепризнанному положению врага рода человеческого. Захват львиной доли коммерческой прибыли всегда вел к крушению государства, ибо всегда за ней следовала череда несправедливостей, делающая государство отвратительным в глазах, в первую очередь, его собственных граждан; за ней следуют государственный эгоизм и лицемерная политика, которые лишают государство, заботящееся лишь о себе самом, всех существующих и возможных в будущем друзей.
В Индии, например, алчность стала матерью больших пороков и бед и стоила больше человеческих жизней, чем достойные уважения амбиции римских консулов, направленные на расширение границ Империи. Народ, пытающийся наложить руку на общемировую коммерцию, не может не стать эгоистичным, расчетливым, не может не погибнуть для всех достойных импульсов и порывов, которые должны получать отклик государства. Он скорее стерпит оскорбления, нанесенные его чести, чем, начав войну, поставит под угрозу свои экономические интересы; в то же время для того, чтобы подкрепить эти интересы, она развяжет несправедливую войну под надуманным и лживым предлогом, а ее свободный народ с радостью сольется в едином порыве со своими деспотами, чтобы сокрушить экономического соперника, который посмел отвергнуть притязания чужих правителей и избрал собственных.
Следовательно, холодный расчет и бесстыдный эгоизм целых алчных народов всегда в конце концов замещают сентиментальные и возвышенные импульсы чести и великодушия, за счет которых эти народы достигли своего величия, которые сделали Елизавету и Кромвеля защитниками протестантского исповедания за всеми четырьмя морями Англии от венценосной тирании и преосвященного преследования; а ведь, правь они и дальше, эти люди вполне могли бы, по логике истории, вступить в порочные содружества с разного рода властителями, самодержцами, бурбонами для того, чтобы вновь превратить свое правление в обычную тиранию Бессилия и вернуть инквизиции ее орудия пыток. Душа обуянного алчностью народа умирает, как умирает и душа всякого человека, сделавшего золото своим идолом.
Иногда деспот все же руководствуется в своих поступках принципами чести и поддерживает слабых в борьбе с сильными, правых – в борьбе с неправыми. Но алчность по сути своей эгоистична, скупа, бесстыдна, длиннорука, изворотлива, холодна, подла, самовлюбленна и расчетлива: ею управляют лишь соображения личной выгоды. Бессердечна я и безжалостная, она неспособна на сочувствие, милосердие, проявления чести, ибо все эт о может лишь задержать ее на пути к выгоде; она сметает на своем пути все, что кажется ей препятствием, и под ее острым килем стонут и разлетаются брызгами беззащитные волны.
Справе д лива я война ра ди высокой и деи с л у жит чес ти нации. Война ради коммерческой выгоды, развязанная под незначительным предлогом, отвратительна и ярче, чем все остальное, может показать, в какие глубины порока может опуститься целый народ. Алчность ценит человеческую жизнь не выше муравьиной. Торговля людьми для обуянных этой страстью так же приемлема и, более того, естественна, как торговля слоновой костью или пряностями, если она приносит прибыль. Со временем, правда, эта государственная алчность может «пойти на компромисс» с Господом, заставив тех, кому она предавала украденных у Свободы людей, отпустить их на волю, но только лишь затем, чтобы потом тысячами убивать вольноотпущенников, если те выказывают недостаточную благодарность за этот «акт доброй воли».
Справедливость ни в коей мере не состоит в применении к кому-либо поощрения или наказания в той степени, в какой он заслужил его своим подвигом или тем, что мы обычно считаем преступлением и что на деле чаще всего является лишь ошибкой. Справедливость любящего отца неотделима от прощения заблуждений, ошибок и проступков любимого ребенка. Бесконечная справедливость Господа ни в коем случае не состоит в установлении раз и навсегда определенных мер наказания за людские грехи и проступки. Мы тоже можем сформулировать для себя свои собственные ничтожные и узкие понятия о том, что верно и справедливо, и затем настаивать на том, чтобы Бог принял их как Свой закон; мы можем измерить что-то своей несовершенной линейкой, а затем назвать это Господней Справедливостью. Мы постоянно стараемся обелить нашу порицания достойную пристрастность и жажду мести, ошибочно полагая их проявлениями справедливости.
Не состоит справедливость и в жестком руководстве нашим поведением по отношению к другим людям с помощью косных, раз и навсегда застывших положений официальных законов. Если когда-либо где-либо возникнет такое людское сообщество, которое заживет точно в соответствии с этим правом, на его городских вратах нужно будет выбить строку из Данте, венчавшую, по его словам, адские врата:
«Оставь надежду, всяк сюда входящий!»
Ведь несправедливо платить рабочему – в поле, на фабрике, в мастерской – лишь его раз и навсегда установленное жалование и ничего больше, то есть минимальную рыночную себестоимость его труда, и то лишь ровно столько времени, сколько он в состоянии работать, а мы нуждаемся в его труде; и напротив, когда его работоспособность пожирает болезнь или старость – бросать его и его семью умирать от голода; ужасными невзгодами покарает Господь народ, в государстве которого дети бывшего рабочего едят вареную луговую траву, а матери душат своих младенцев в колыбели, чтобы купить себе хлеба на деньги, которые благотворительный фонд выдаст им на похороны. Законы того, что претенциозно называется людьми «справедливостью», могут пунктуально исполнять и падшие ниже всех, «аристократы» царства Сатаны.
Справедливость, лишенная сочувствия, – всего лишь эгоистичное безразличие, не более достойное почестей, чем мизантропическая отстраненность. Сострадание существует даже среди похожих на волоски осциллярий, простейших существ растительного мира, мириады которых можно легко обнаружить с помощью микроскопа в капле болотной воды. Ибо они, точно по взаимному согласию, собираются небольшими группками по краю сосуда, в который помещены, и начинают одновременно продвигаться вверх; и если одна из группок устает от движения или решает изменить маршрут, то все остальные замирают на месте, не перемешиваясь и оставаясь в полном порядке, словно подчиняясь распоряжениям мудрых командиров. И муравьи, и пчелы оказывают друг другу помощь, которую, по строгим человеческим законам, можно считать превышающей насущную необходимость. Естественно, что стоит нам лишь немного поразмыслить, как мы непременно придем к выводу, что каждый человек есть всего лишь частица одного из элементов общества, неразрывно связанная со всеми остальными своими братьями по нации. Не только действия, но и воля, и мысли других людей определяют или влияют на его судьбу и предназначение, сулят ему честь или бесчестие, жизнь или смерть. Эпидемии, физические и моральные, смертельно опасные и невероятно заразные, общественное мнение, общественные разочарования, энтузиазм, другие электризующие общество феномены и течения мысли, нравственные и интеллектуальные, доказывают существование вселенского со-чувствия.
Голос одного-единственного серого человечка – жест невежественности, тщеславия, самодурства или предубежденности, решающий исход выборов и открывающий Глупости, Несостоятельности и Некомпетентности дорогу в Сенат, ввергает страну в бедствия войны, ломает наши судьбы, убивает наших сыновей, уничтожает плоды трудов наших рук и наконец сталкивает нас, беспомощных, со всем нашим безуспешно сопротивляющимся интеллектом в могилу.
