—   Алексеевич, — напомнил следователь мест­ной прокуратуры. — Обыкновенный криминал. Причем обнаглевший от безнаказанности. Кто-то заметает следы.

—   Убивая «генерала»? — спросил Грязнов. — Что-то сомнительно. Хотя, возможно, это было той последней каплей... Ведь убивают тех, кто кого-то прикрывает, если говорить о подобных историях.

Местные криминалисты молчали. Одни смот­рели в окно, другие — в маленький черно-белый телевизор, в котором что-то мелькало.

—    Во всяком случае здесь мы ничего не най­дем, — сказал Геннадий Алексеевич после паузы. — Искать надо в бухгалтерских книгах. В деловой переписке. На таможне. Только не здесь.

—   В Белоруссии, — кивнул Грязнов. — Толь­ко один вопрос. У этой фирмы есть какие-нибудь связи с Азербайджаном? Может, слышали?

—   Сейчас везде ищут чеченский след, — ска­зал Геннадий Алексеевич. — И если надо — на­ходят. Если бы Чечни не было, ее стоило бы придумать. Вам не кажется? Очень удобная рес­публика. Все можно на нее свалить.

—    Вы что-то не то говорите, — нахмурился Грязнов. — Я вас про нефтяные фирмы спраши­ваю. В Тюмени, в Баку. Может, слышали, какая там связь?

—   Мы третий день чего-то ищем, — пожал плечами следователь. — И все время ждем, когда кто- нибудь у нас это дело заберет. Может, вы? Отдали бы с удовольствием.

—  Почему при слове «Азербайджан» вы вспомнили про чеченцев? — не отвечая на его вопрос, спросил Грязнов.

—    Ивлева, гендиректора фирмы, кому пред­назначался бензин, зарезали среди белого дня в подъезде его дома. Весь подъезд был в крови. Голова чуть не отвалилась, когда его поднимали. Горло перерезано от уха до уха. Теперь там рабо­тает Тюменская прокуратура, здесь мы. Но кому- то надо связать эти оба дела воедино. Иначе ни черта не поймешь.

—  Когда это произошло? — спросил Грязнов. — И есть ли улики?

—    В том-то и дело, что убийство произошло через два дня после того, как мы возбудили уго­ловное дело и дали телеграмму в Тюмень в эту фирму. С уликами негусто. Говорят, есть там от­печаток подошвы кроссовок большого размера...

—   И перерезанное горло — тоже доказатель­ство, почерк своего рода, мусульманский след... — сказал Грязнов. — И подсказка, где ко­пать. Как вы думаете?

—   Вы меня спрашиваете? — хмыкнул следова­тель. — Все вопросы к Генпрокуратуре. Обещали прислать своих «важняков», а прислали вас.

—   Идите домой, — сказал Грязнов. — Я се­рьезно. Вы совершенно правы. Тут не отпечатки пальцев надо искать. Хороший аудит даст боль­ше, чем осмотр вагонов. Идите отдыхайте. Раз дело взяла к себе Генпрокуратура и поручила оперативную работу нам, можете отдыхать с чис­той совестью. Оформите кое- какие бумаги — и финиш. Что смотрите? Можете сослаться на меня. Мол, полковник Грязнов из МУРа приехал и всех разогнал по указанию Генпрокуратуры.

—   Так вы и есть полковник Грязнов? — спро­сил доселе молчавший молодой парень, сидев­ший ближе всех к телевизору. — Тот самый?

—   Какая разница, тот или другой... — помор­щился Грязнов. — Ну я. Что это меняет?

Оставшись один, Грязнов выключил телеви­зор, сел на освободившийся табурет, прикрыл глаза и постарался расслабиться.

Значит, так: подобное убийство — редкость. Киллеры предпочитают пистолеты с глушителя­ми. Киллеры не любят, когда зарезанные визжат на всю округу, истекая кровью. Наглость убийц — это само собой, но еще и плюс желание навести следствие на определенный, наиболее популярный тип нынешних убийц. В обществе словно живет какая-то потребность в глобальном враге. Раньше все валили на евреев. Но не убий­ства же в подъездах, не захват рынков, не изна­силования малолетних, не угон автомобилей...

То ли дело чеченцы. Бандиты первоклассные, тут надо отдать им должное. К тому же истори­ческая родина у них под боком. Чувствуют за спиной тылы, где можно всегда укрыться, зали­зать раны, передохнуть. И по новой взяться за старое.

Так о чем это я? Ну да, кто-то демонстративно решил все свалить на кровожадных чеченцев. Но это всего лишь предположение...

Александр Борисыч попробовал бы на зуб по­добную гипотезу. И озадачился бы со своей хва­леной интуицией. Зачем, в самом деле, при ны­нешней технической обеспеченности рядовых киллеров пользоваться ножами либо кинжалами?

Поэтому следует слетать туда, на место убий­ства, в Тюмень.

Слишком наглядное совпадение — этот эше­лон, будто бы с бензином, и убийство «генерала», из нефти которого этот «бензин» был произведен. К тому же Константин Дмитриевич Меркулов прозрачно намекал на некую связь убитого с кол­легами из некогда братской, но по-прежнему со­лнечной республики... Может, Володю Фрязина туда послать?

Хороший малый этот Володя, будет толк. Александр Борисович отдавал его, как отрывал от себя. Вот пусть Фрязин и слетает. Ему полезно проветриться. Засиделся в столице.

Грязнов встал, прошелся по комнате. Пожи­лая женщина, сидевшая тихо в углу, испуганно смотрела на него. Наверное, ждала, когда он за­кончит здесь ошиваться, чтоб запереть двери и уйти домой.

Пора уходить, нечего тут больше делать. Но очень уж не хочется снова погружаться в эту сырую метель. Но почему она так смотрит?

— Я вас задерживаю? — спросил Грязнов. — Извините, если так. Просто неохота снова в холод и сырость.

Она посмотрела на его потертое кожаное пальто и кивнула. Холод, да еще какой. Самой пришлось надеть две кофты под свое старое паль­тецо.

—   Я спросить хотела. — Она поднялась с та­буретки. — Мой сын шестой месяц в Бутырке сидит... — Ее голос дрогнул, она заплакала.

И снова села.

—   Успокойтесь, — сказал Грязнов, посмотрев на часы. — За что сидит?

Его приняли за большого начальника, кото­рый может казнить или миловать. Придется ей объяснить, что это не так.

—    Да ни за что, — всхлипнула женщина. — Единственный сын... Привлекли сами не знают за что. К нему пьяный пристал, а он его оттолк­нул. Тот в лужу упал и потом захлебнулся. Ко­ленька-то мой не видел ничего, вечером было, домой после техникума спешил... А утром его взяли. Убил ты его, сказали. На суде свидетели показали: сам, мол, пристал и Коля оттолкнул только. А в луже не топил. И Колю отпустили. После в армию забрали. Мне командир части благодарности присылал. А у этого, утопшего, родственники богатые — давай пересуд, кричат. Вернули на доследование. И свидетели эти уже другое стали твердить: мол, Коля ногой его, тот память и потерял. Я не выдержала: что ж вы, говорю, делаете? Тот сам утонул, а моего теперь топите? Что он вам сделал? Иль родичи хорошо заплатили, а мне предложить вам нечего? А они носы в сторону, молчат, не отвечают. И судья меня усадила. Не по делу, мол, говорю.

Она рассказывала быстро, захлебываясь, боясь, что он ее прервет.

—  Успокойтесь, — сказал Грязнов. — А что ж адвокат ваш?

—    А где я деньги такие возьму на адвоката? Ведь три мильона требуют! Мне и продать нече­го... В тот раз, самый первый, все на адвоката отдала, а теперь — снова-здорово, еще больше выкладывай! Цены, мол, подскочили, представ­ляете? А он у меня один! Без отца, без дедок- бабок я его растила. Все детство проболел, те­перь, как ни приду на свидание, все время каш­ляет. Исхудал весь, посинел, бьют его там, гово­рит, какие-то чурки, что с ним сидят в одной камере. Азербайджанцы, что ли, они над всеми, говорит, измываются...

—   Просто не знаю, что и сказать вам, — раз­вел руками Грязнов. — Не адвокат я. Милицио­нер всего лишь. Хоть и полковник. Понимаете?

—    Ну да, — покорно кивнула она и вздохну­ла. — Не по вашей, значит, части, я понимаю...

Грязнов расстроился. Беззащитная женщина обратилась к нему за помощью. Кому он прися­гал помогать? Кому вообще нынче помогаем? У кого есть деньги на адвоката? А она, а ее сын? Надо же, прямо из армии пригнали, снова дело возобновили, и ведь не лень было... Очень цен­ный кадр, видно, был этот,